Внимательно слушая, комбата, Чолпонбай покосился на правый берег и усмехнулся. Друзьям не трудно, было его нанять — Чолпонбай видывал не такие горы и лазил по ним.
Даниелян еще продолжал напутствие, когда появился старший лейтенант Горохов.
— Товарищ комбат, — доложил он. — В камышах найдена лодка. Но худая…
— Ничего, была бы лодка, подлатаем, — обрадовались Захарин и Бениашвили.
— Немедленно приступайте к делу! Через полчаса сообщите о готовности, — приказал Даниелян.
Захарин, Бениашвили, Тулебердиев побежали к лодке и с помощью других бойцов стали заделывать щели паклей и тряпками. Захарин опытным глазом сразу определил, что лодка поднимет 10–12 человек. Но где лучше начать переправу?
Командир роты, оборонявшей этот участок берега до подхода батальона Даниеляна, сообщил Антокову о своем предположении: недалеко от того места, где предполагалось высадить наших людей, есть немецкая засада.
— Нельзя ли поточнее? Где именно? — спросил Даниелян.
— Можно вызвать командира пулеметного расчета, он вел наблюдение.
Не прошло и десяти минут, как перед комбатом вытянулся среднего роста худощавый сержант с черными густыми, бровями и длинными ресницами.
— Кто тебе сказал, что там немецкая засада, чего ты панику наводишь? — укоризненно спросил комбат, внимательно всматриваясь в лицо бойца, показавшееся ему знакомым.
— Мы наблюдали, товарищ старший лейтенант, сами засекли. Мы почти трое суток без смены на этом месте сидели, глаз не закрывали. Все видно, как на ладони.
— Видишь, какой глазастый, — несколько смягчившись, сказал комбат. — Откуда родом?
— Из Баку.
— Фамилия?
— Согомонян.
— Постой, постой, ты не учился в девятой школе?
— Учился… Я вас узнал, вы нам математику преподавали.
— Значит, мой ученик! Как же это я сразу тебя не вспомнил?! Не обижайся, на войне всяко бывает, — похлопал он по плечу бойца и, повернувшись к командиру роты, сказал:
— Вот что. Раз вы знаете, где засели немцы, я вам дам еще один пулемет. Если, действительно, засада там есть, то обезвредите ее, прикроете нашу переправу слева.
Берег, между тем, все больше напоминал огромный муравейник. Но люди делали свое дело бесшумно, быстро. Нам с Казакевичем не сиделось. Решили пойти в третий батальон.
Шли по тропинке молча, мелкими частыми шагами, чтобы не споткнуться.
— Тяжело что-то на сердце… — вдруг проговорил Казакевич. — В успехе операции я не сомневаюсь, но людей можем потерять много.
— Да, людей жаль. Но другого выхода нет.
Я вспомнил слова командира дивизии: «Операция не откладывается». Серюгин произнес эти слова твердо, решительно. И мы знали: и он, и Олейник, и заместитель командира дивизии полковник Баксов хорошо понимают тяжесть и сложность предстоящей операции. Но другого выхода, действительно, не было. Отложи мы форсирование даже на день, враг опередит нас и сбросит в реку батальон Москвитина, который вот уже неделю героически удерживает клочок земли на Правобережье. И тогда все жертвы оказались бы напрасными.
Кроме того, с наступлением дня враг снова примется бомбить берега. И тогда тоже будут немалые потери. Возможно и весь план операции окажется под угрозой.
Обо всем этом мы с Казакевичем не обмолвились ни словом, но каждый отлично понимал другого. Я чувствовал, что командира волнует то же, что и меня.
В батальоне Даниеляна нас обрадовали сообщением о найденной лодке. Казакевич тут же отправился поглядеть на нее. Я же решил поговорить с добровольцами, вызвавшимися первыми форсировать Дон. Их набралось больше сорока. В первой группе был Чолпонбай. Он стоял бодрый и веселый, хотя лицо его казалось исхудавшим, осунувшимся. Да и не мудрено — люди, которые сутки не знали нормального отдыха. Положив руку на его широкое плечо, я спросил:
— Как дела, Чолпонбай?
— Очень хорошо, товарищ комиссар! Выйдем на Меловую, тогда будут еще лучше.
— Настроение у него, как говорится, на все сто. Теперь с ним шутки плохи, он уже комсомолец, — бросил неугомонный и вездесущий Захарин.
— Поздравляю тебя, Чолпонбай, уверен, что будешь настоящим Павкой Корчагиным.
— Вы шутите, товарищ комиссар, Корчагин был большой герой, мне капитан Чулимов рассказывал.
— Нет, Чолпонбай, не шучу. На войне каждый может быть героем. А Корчагин, он ведь тоже простым комсомольцем был…