Айымкан удается жить сносно среди свирепых жен Токобая только благодаря своему изворотливому уму. Лишившись помощи джигитов, она стала прибирать к рукам детей байбиче. Старшему сыну старухи Осману сорок лет, кроме него у байбиче еще три сына и дочь. Младшему сыну Субану девятнадцать лет.
Вначале Айымкан зазывала к себе в юрту Османа, называя его возлюбленным сыном, кормила мясом, угощала всем, чем могла. Умела она вести с ним и интересные разговоры, обнаруживая и остроумие и недюжинный ум. Осман полюбил свою младшую маму и много раз спасал ее от гнева байбиче. Однако собственная мать ближе, и с нею нельзя не считаться почтительному сыну. Вскоре ему все-таки пришлось делать вид, что он не видит и не замечает скандалов между ними. Обладателю трех жен было достаточно своих скандалов, ссор и женских рыданий.
Остальные два сына старухи относились к ней равнодушно. Один только младший, строптивый красавец Субан, называл Айымкан апа и оказывал ей уважение. Субана боялись все, когда он бывал в аиле, скандалистки-соперницы не смели собираться в юрту токол, чтобы ругаться с ней: он сразу выгонял их, невзирая на возраст. В начале кочевок он созывал джигитов и приказывал снимать и вывозить на кочевку в первую очередь юрту младшей апа. Байбиче и другие его мамаши выходили из себя и грозили джигитам. Но те отвечали злюкам: «Попробуйте сами усмирить Субана! Вы же знаете — он бешеный. Если мы не выполним его приказания, он нас всех уничтожит!» И женщины понимали, что джигиты правы, и больше не придирались к ним.
Но Субан вскоре сам женился, и у него появился ребенок, и он стал больше думать о своей семье, чем о токол. А тут еще случилось так, что в течение пяти лет, как говорила в старину, «пятки Айымкан не орошались кровью» — она не принесла Токобаю ребенка. Для нее это было горем, для соперниц — радостью. Токобай, равнодушный к детям, по-прежнему хорошо относился к своей молодой жене. Но старшие жены не успокаивались. Воспользовавшись молодостью жены Субана, они добились того, что поссорили ее с Айымкан, после чего и Субан отдалился от токол.
«Что делать? За кого теперь мне держаться? Опереться на детей средней жены? Они и их настроят против меня, — безнадежно думает токол о своей судьбе. — Если бы моя родня была сильна, она бы не дала меня в обиду». Но отец Айымкан — человек среднего достатка. Если Айымкан уйдет от мужа к нему, отец должен будет вернуть Токобаю полученный за нее калым. А это разорит всю семью, лишит ее последнего барана и «последних волос на голове» отца. Среди киргизов еще не родился человек, кто мог бы забрать свою дочь от Токобая.
Токол всю ночь проплакала, печально думая о своей судьбе.
На следующую ночь Токобай перекочевал в юрту второй жены — Джанылкан. Прославленная хозяйка, чтобы похвастаться перед мужем, развесила по стенам юрты и разложила на самых видных местах меха, расшитые всевозможными цветами кошмы, выделанные мерлушки для шубы, дубленые кожи. Богатая лавка, да и только.
Все это сделали ее умелые руки, все это — результат ее огромного труда, и все это — приданое дочери. Ну и что же? Она не дождалась похвалы от мрачного мужа.
К несчастью, как бы она ни старалась, ее мозолистые руки не становились мягкими, а тело не переставало пахнуть дубильной закваской.
— Для нашей дочери Алтын я приготовила три кошмы, два ковра. Свадебная белая юрта тоже готова, — хвасталась Джанылкан. — Теперь ей не хватает только шекуле — богатого ожерелья на шею. Ты привез его ей?
Говоря все это, она стелила пышную постель: на ковер положила несколько войлочных кошм, на них — огромную медвежью шкуру, на шкуру — несколько тонких стеганых подстилок, набитых бараньей шерстью. Сверху легла простыня, а затем шелковое одеяло. Приготовив пышное ложе, она пригласила своего повелителя почивать. Стоило ему лечь, как она начала рассказывать о бесчисленных дедах, совершенных ею в отсутствие мужа, и упрекала:
— Как понимать, что своей байбиче уважаемый муж привез чапан, а меня, которая все время заботится о твоей пользе, ты забыл?
— Хватит! Не болтай! — только и сказал угрюмо муж.
Джанылкан не умолкала, упрек за упреком, жалоба за жалобой так и сыпала она своей скороговоркой. Она болтала до тех пор, пока Токобай не заговорил сам, чтобы как следует отчитать говоруху. Слава аллаху: летняя ночь коротка, а то бы еще больше попало Джанылкан…