Айымкан вдруг подняла голову и открыто и дерзко посмотрела на своего повелителя. Ее взгляд говорил многое. В нем было презрение к человеку, который считает ее за скотину, который так избивает своих жен, который и любить-то не умеет. Взгляд Токобая молил ее о любви, молил ее молчать.
— Я пойду! — вдруг крикнула Айымкан, выступив вперед.
У Токобая сердце покатилось в бездну. Когда оно вскарабкалось кое-как на свое место, ой как он пожалел, что затеял эту историю, но было уже поздно.
— Хорошо! Годишься! Согласен, — прохрипел Токобай, стараясь держать себя бодро, а сам был готов зарыдать, как рыдал перед этим смешной его дядя. — Эй, джигиты, переселите токол вместе с ее юртой и вещами к моему дорогому дядюшке. Да будьте вы… счастливы! — выдавил он, корчась от обиды.
Жены радовались, что избавились от самой молодой соперницы. Тоймат был несказанно рад, что, не выложив пятака, приобрел красавицу с приданым.
Токобай прелюбезно улыбался, показывая всем своим видом, что он чрезвычайно доволен происшедшим и счастлив доставить удовольствие дяде. Одна мудрая байбиче понимала, что улыбка его крива и таит много злости.
Юрту, вещи и саму Айымкан погрузили на три верблюда и повезли к дяде ее бывшего мужа. Тоймат гарцевал впереди каравана.
На голом месте, где находилась юрта любимой жены, не осталось ничего, кроме пепла и дотлевающей головешки. Тускло горевшее пламя в сердце Токобая так же потухало, как последний огонек забытого костра.
Перевод В. Швембергера.
О. Даникеев
ДЕВИЧИЙ СЕКРЕТ
1
У нас в аиле есть только школа-девятилетка. Кто хочет учиться дальше, уезжает в районный центр либо в какой-нибудь город. Я тоже так сделала. Кончила нашу школу и поехала к дяде, на рудник…
Но получилось все не так, как я задумала. Проучилась всего два месяца, а потом пришлось школу оставить. Не потому, что я не хотела заниматься или плохо себя вела. Оказалось, что с русским языком у меня очень слабо. Возвращаться назад мне не хотелось. Во-первых, стыдно перед односельчанами, а во-вторых, Азыпкан-апа… О ней много чего можно порассказать, да незачем вспоминать и перебирать все это. Азыпкан — это моя мачеха. Когда мой отец погиб на войне, она, долго не мешкая, вышла замуж за Далыбая из нашего же аила. Душа у нее черствая, а язык — настоящий яд. До сих пор, как подумаю о ней, сердце стынет.
Четыре месяца прожила я на руднике, а мачеха так ни разу и не приехала, не вспомнила обо мне. Дядя сказал: «Ну и не надо. Оставайся у нас, родная. Это твой дом. Была бы ты здорова, а горевать не о чем».
Я согласилась…
Дядя работает на руднике бурильщиком. А тетя дома крутится с утра до вечера по хозяйству да возле ребят. Я дома от мачехи столько натерпелась, что в семье у дяди держалась вначале тише воды, ниже травы. Виноватой вроде бы ни в чем не бывала, но все боялась, что вот-вот начнется «то самое», и то и дело поглядывала на тетку: не хмурится ли она. Дядя у меня очень добрый, мягкий человек. Я, бывало, жду не дождусь, когда он придет с работы. Мне казалось, что если тетка нападет на меня, начнет ругать, дядя защитит. Да при нем она и не станет ко мне цепляться, не посмеет, — так я думала.
Страхи мои оказались напрасными. Тетя не только по внешности, но и в душе женщина простая и мягкосердечная. Удивительно, насколько разными бывают люди! Например, Азыпкан и тетя. А ведь тете я совсем чужая…
Как бы там ни было, а пока я решила так: «Дядя работает в семье один, жена у него не очень здоровая, дети маленькие. Да еще я прибавилась. Я не могу отблагодарить их тем, что буду вести себя как избалованная единственная племянница, надо хоть по хозяйству помогать». И я себя не жалела, помогала, как могла.
За водой надо было ходить далеко, да еще с полными ведрами в гору. Один раз я набрала два полных больших ведра да у самого, можно сказать, порога поскользнулась и шлепнулась. Искры посыпались из глаз. Даже подняться не было сил, до того больно и обидно. Все на мне мокрое. А тетя уже с неделю лежала больная в постели. Вдруг дверь отворилась, она выходит на крыльцо, без чапана, в одном платье. Я увидела ее и затряслась вся. Сейчас, думаю, возьмет коромысло да как наподдаст мне! Съежилась, заморгала и хочу сказать что-нибудь, оправдаться, а не могу, голос пропал. Тетка подходит ко мне, а я только смотрю на нее жалобно…
Я и сейчас помню этот случай так, будто он вчера был. Тетя наклонилась ко мне и подняла мою голову исхудавшей за время болезни рукой. «Бедняжка моя, замучилась ты из-за меня. Всех вас я замучила». И с такой печалью она это сказала… Я обняла ее крепко-крепко и заплакала в голос. В первый раз в жизни заплакала от радости, от того, что меня приласкали. В первый раз в жизни я почувствовала материнскую ласку, услышала материнское слово. Тетя, наверное, поняла это и все гладила меня по волосам, по лицу…