Бросив на меня пристальный взгляд, отец выходит. Через некоторое время я слышу удаляющийся топот копыт. Вот все стихло, только шуршит от ветра сухой камыш на крыше.
Тихонько входит мама. Она, должно быть, только что доила корову.
— Молока совсем мало. Хватит доить, пусть теленок сосет… Асыл, ты встал, сынок? Все учился, бедняжка, исхудал, ослабел. Полежи еще, если хочешь, радость моя. Я тебе сварю кукурузы, будешь есть со сметаной.
— Мам!
— Что, дитятко?
— Зачем отец поехал в район? И мне велел…
— Не знаю, сынок… Велел, так поезжай. Дело, наверное, есть.
А мне и не сиделось дома. Я вышел на дорогу, и тут кстати подвернулся шофер Кенебай со своей машиной. Я поднял руку, Кенебай остановил машину, и я сел в кабину.
Отца мы догнали у Кыр-Мойнока. Издали казалось, что неугомонный Чангыл задремал в седле. Он ехал опустив голову, так, что виден был бритый затылок, и совсем не погонял нашего пегашку. Конь шел ровно, быстро, отец слегка покачивался в седле.
Дурачина Кенебай решил пошутить. Почти поравнявшись с отцом, он два раза нажал сигнал — ба-ап! ба-ап! Пегий шарахнулся, будто его ударили рукоятью камчи по загривку, перескочил через арык возле шоссе. Отец упустил поводья и, не успев даже ухватиться за гриву коня, вылетел из седла.
Кенебай захохотал. А я так разозлился, что не помня себя ухватился за руль и принялся вертеть его. Машина начала выделывать зигзаги по шоссе. Кенебай, опомнившись, пихал меня в бок и старался вырвать руль у меня из рук.
— Останови! Останови! — кричал я.
Машина остановилась. Мы выскочили из кабины и подбежали к отцу. Он сидел, опершись одной рукой о землю.
— Это моя обязанность… я должен сигналить… вдруг авария… — растерянно оправдывался Кенебай. — Конь пугливый, я не виноват.
Я его не слушал. Что с отцом? Я попытался взять его под руку, он слабо оттолкнул меня, плюнул со злостью и сказал стонущим голосом:
— Это мерзавец Кенебай? Проклятый… Будь ты трижды проклят…
Кенебай стоял возле машины, нелепо опустив руки. Увидев, что отец невредим, шофер забрался в кабину, рывком захлопнул дверцу и уехал.
Конь отца был недалеко. Запутавшись в поводьях, он стоял, покусывая удила. Отец сердито ударил шапкой о ладонь, потом надвинул шапку до бровей и набросился на него.
— Вот тебе! Вот тебе! — он два раза ударил коня камчой по голове. — С жиру бесишься, чтоб тебя зарезали, падаль! Из-за тебя чуть нутро не выскочило, вся спина разбита…
Потом досталось Кенебаю и всему его роду-племени. Ох и ругался же отец. Да, впрочем, и я в ту минуту готов был разорвать шофера на куски.
— Подумать только, даже этот сопляк потешается над нами! — заключил отец свое «похвальное слово» Кенебаю.
А машина тем временем уже еле виднелась вдали. Вот она совсем скрылась за холмом.
Мы с отцом добрались до райфо только к полудню.
Большое село раскинулось между двумя горными речками. Начинается оно почти у того места, где речки сливаются, и тянется выше к предгорью. Домов так много — ну, прямо, тесно им в этой неширокой долине. Стайкой больших белых гусей среди приземистых сереньких уток кажутся расположенные в центре села здания, где находятся разные учреждения. Пирамидальные тополя ровными линиями вытянулись вдоль улиц, под ними овчинкой кудрявится молодой клевер.
Народ здесь почему-то так и снует по улицам. Все спешат, спешат куда-то. Встретятся двое знакомых, кивнут друг другу головой — и мимо. Отец тоже идет быстро, молчит, — должно быть, думает о своих горестях. Но вот мы остановились у дверей райфо.
— Ну, сынок, — заговорил отец, поглядывая на большое окно, — сейчас пойдем с тобой в кабинет аксакала. Веди себя скромно, не перебивай начальника, если спросит о чем, отвечай обдуманно. Помни поговорку: «Если судьба осчастливит муху, то сам орел прилетит к ней на поклон».
Мы вошли, поздоровались. Я, правда, только губами пошевелил, зато отец произнес приветствие громко, радостно. Человек, который сидел за столом, накрытым красной скатертью, и что-то писал, поднял голову и вежливо ответил нам. Ему на вид было лет тридцать. Ростик маленький, над столом видна одна голова, гладко выбритая. Глаза голубые, веселые и щеки розовые, как у мальчугана.
— Аксакал… Как поживаете, как здоровье? — Отец подошел к маленькому человеку и долго, с чувством пожимал ему руки. — Как детки? Служба нравится, аксакал?
— Все хорошо, аксакал, спасибо. Садитесь.