Он обращался главным образом ко мне. Спросил, оскалив зубы в любезной улыбке, о здоровье отца. Не забыл еще нашего угощения!
В дверь постучали. Вошли четыре женщины, чем-то взволнованные. Мы замолчали.
— Ну как, Бурге, есть что-нибудь? — спросила одна из них. — Нам, дорогой, уходить пора.
Голос у нее был слабый, лицо бледное, глаза покраснели и смотрели на счетовода жалобно.
— Ашыргюль-джене, я вам давно сказал, что нет, — тут Бурге улыбнулся. — Кто вовремя пришел, тот и получил. Я же не виноват, что вы опоздали. Деньги, знаете… — Бурге развел руками. — Деньги — это вода, текут быстро.
Из-за спины Ашыргюль выступила здоровая, краснощекая женщина.
— Что это такое? — заговорила она. — Что вы нас за нос водите? И не платите, и не отказываете.
— Ой-ой-ой! — Бурге покачал головой. — Азим, красавица, вы-то что? Ашыргюль-джене требует, понятное дело, у нее девять законных сыновей. — Он с особым ударением произнес слово «законных». — А вы что же, хе-хе!
Азим вздрогнула, словно от удара, резко повернулась и вышла, с треском захлопнув дверь. В комнате стало тихо. Молчание прервал Бурге.
— Хе-хе-хе, — фальшиво засмеялся он. — Требует деньги на незаконнорожденного… Совести нет…
— Ты, Бурге, детей оставь в покое, чьи бы они ни были. Ребенок не виноват, что у него нет отца. Зато государство о нем заботится, и ты обязан деньги выдать, — резко ответила одна из женщин.
— Ладно, ладно! — Бурге обеими руками зажал уши. — С вами свяжешься, так не обрадуешься.
— Бурге, — сказала Ашыргюль, — отпусти нас, смеяться потом будешь…
— Эх, Ашыргюль-джене, чем ходить и просить эти жалкие деньги, ты бы лучше просила у бога здоровья своим детям…
Ашыргюль вспылила:
— Это мое дело, чего просить! Каждый раз чуть не половину оставляем тебе. В прошлом году доверила тебе книжку, так ты за полгода пособие сцапал. Хочешь, чтобы мы совсем от него отказались?! Ладно, подавись этими деньгами, чтоб тебе пусто было!
И она ушла. За ней ушли и другие. Бурге проводил их страдальческим взглядом и вздохнул:
— Видали, каково с ними? А тут еще работай с утра до вечера. Устаешь до полусмерти, валишься с ног. И все тобой недовольны. Неблагодарная у меня работа! Вот хоть эти бабы, ну что они стали бы делать, не плати им государство пособие? И требуют так, будто я эти деньги их отцам задолжал. До чего дошли люди!
Чотур насупился.
— «Люди, люди!» — передразнил он. — Ты-то человек или нет? Если им полагается по закону, плати и не звякай!
И тут неожиданно для самого себя я не выдержал:
— Ты, Бурге-аке, осуждаешь женщину за то, что она спрашивает деньги на незаконного, как ты говоришь, ребенка?!. А ты, сам ты законно поступаешь? Куда ты деваешь деньги, которые у них крадешь? В землю зарываешь?! — И, не дожидаясь ответа от изумленного Бурге, я крикнул: — Жулик ты, лиса бессовестная!..
Чотур потом долго хохотал, повторяя:
— Как ты его? «Лиса бессовестная»? «Жулик»? Здорово, ха-ха-ха!
Я в жизни никого так не обзывал, поэтому чувствовал себя теперь очень неловко. Может, я зря горячился… Но когда я вспомнил хихикающего Бурге, подлого обманщика…
Собрание молодежи проходило в клубе. Народу набилось множество, на скамейках сидели, тесно прижавшись один к другому. Кому места на скамьях не хватило, устраивались как могли: кто присел на корточки, кто, не выдержав неудобной позы, опустился прямо на пол, не жалея брюк. Чотур все-таки кое-как втиснулся между Сойко и Дильде. Я стоял, прислонившись к стене, и смотрел на сцену. Там, в президиуме, были Кокил, представитель райкома комсомола и несколько человек наших активистов.
Клуб у нас большой, только его давно не ремонтировали. В дождь крыша протекает, штукатурка от этого обваливается. Один механик кинопередвижки, парень задиристый и насмешливый, не признает наш клуб и крутит кино прямо на улице, благо белая стена конторы хорошо заменяет экран. Когда приезжают городские артисты, спектакли тоже приходится устраивать во дворе: зрителей столько, что в клубе они не помещаются.
Сегодня в клубе темновато. Горит почему-то одна-единственная керосиновая лампа, она освещает только членов президиума, да и то слабо. Две большие ночные бабочки носятся вокруг лампы, словно стараясь погасить и этот слабый свет. Огромная тень оратора, смешно повторяя его движения то и дело перемещается со стены в зрительный зал, потам опять на стену. Я некоторое время внимательно следил за этой тенью и плохо слушал, что говорит ее хозяин, джигит из райкома. А говорил он увлеченно, уверенно и так свободно, что мне стало завидно. В самом деле, он старше меня на год, ну, может быть, на два. Почему же он такой смелый? И, наверное, образованный. Успел приобрести авторитет у людей…