— Дайте ему картошки, — говорит тот же мужской голос, — и пусть убирается восвояси.
Я оглядываюсь. Так и есть, это Садыр. Он оперся на воткнутый в землю кетмень и недружелюбно глядит на меня. Мы никогда друг друга не любили. В школе он почему-то дразнил меня «воображалой», а я его «коровьей башкой». И сейчас мне хочется крикнуть ему в ответ: «Ты, коровья башка, погоняй свою арбу и не лезь учить других!» Но я молчу. Садыр подходит и здоровается со мной за руку — так, что чуть мне плечо не вывихивает.
— Что же это вы с Мыкты творите? — спрашивает он. — Скажи на милость, кто вам дал право издеваться над инвалидом?
Голос у Садыра скорее грустный, чем злой. Мне опять становится совестно, что я был безучастным свидетелем того, как Мыкты оскорбил Базыла. Я уже не злюсь на Садыра, а только боюсь, что он скажет: «Эх, да разве вы люди!» — и повернется ко мне спиной. Но Садыр только добавляет:
— Мерзавец он, этот Мыкты!
Он плюет на ладони и берется за кетмень. Наверное, Базыл подробно рассказал брату о том, как произошла ссора. Садыр как будто бы не считает меня таким уж виноватым. Мне становится легче, и я с радостью наблюдаю, как светлеет лицо Садыра.
До самого вечера я вместе со всеми копал картошку, потом во время отдыха парни устроили борьбу. Когда-то я мог легко побороть Садыра. Теперь не тут-то было! Садыр легко кладет меня на лопатки — набрал силы, бугай! Я почему-то не стыжусь своего поражения, хотя девушки дружно хохочут надо мной. Смеется и Дильде, она здесь, веселая, оживленная, как и все. Но с ней я не осмеливаюсь не то что пошутить, а даже просто заговорить. Не могу — и все тут! И мне досадно, когда кто-нибудь из ребят обращается к ней чересчур, как мне кажется, развязно.
Тогда, на комсомольском собрании, Дильде выглядела такой хрупкой, воздушной, прямо, как говорится, неземное создание. Сегодня она совсем другая: на ней старенькое желтое платье с полинявшими цветами, рукава засучены, волосы, заплетенные в одну толстую косу, закручены узлом на затылке, лицо разгоряченное. Крепкая, сильная, она работает легко, без напряжения.
Облака над горой Бозбу стали красными от заходящего солнца, а тени длиннее, и теперь отчетливее доносится шум нашей бурной речки. Садыр велел сложить кетмени и лопаты в кучу под деревом.
— Пошли!
Кое-кто взобрался на повозки с картошкой. Дильде сказала, что идет сегодня к Чотуру, потому что мать ее уехала в гости. На мое счастье, краснощекая сноха Кульджи, такая неразлучная с Дильде, успела занять на арбе место. Так и получилось, что мы с Дильде остались вдвоем.
Вообще-то, все это странно. Когда я учился в девятом классе, а Дильде в шестом, я совершенно этой девчонкой не интересовался. Девчонка как девчонка. Она очень любила петь и на праздниках всегда выступала на школьной сцене. «Ишь поет-разливается, — думал я тогда. — Как бы не сбежала с каким-нибудь артистом!» Правда, с тех пор неказистая девчонка превратилась в красивую девушку.
— Дильдеш, Чотур дома?
Этот вопрос был не слишком-то удачным результатом моего мучительного раздумья: «О чем заговорить с Дильде?» Но что поделаешь, на большее моей находчивости не хватило. Дильде откликнулась живо и охотно:
— Да, наверное, он и Сойко уже вернулись с работы. Чотуке приемник починил вчера. Теперь играет хорошо. Сегодня будут из Фрунзе концерт передавать.
Прекрасно, можно задать следующий вопрос:
— Хороший концерт?
— Кажется, хороший, — ответила Дильде и больше ничего не сказала, обрекая тем самым и меня на молчание.
Я шел и мучился сомнениями: тропинка узкая, пропустить мне Дильде вперед или самому идти первым? Лучше всего, пожалуй, идти рядом. Я попробовал так и сделать, но, во-первых, начал спотыкаться на каждой шагу, во-вторых, трава возле дорожки была покрыта густым слоем пыли, и ноги у меня скоро стали грязными до безобразия, а, в третьих, из брюки мне налипли тысячи репьев, так что одна штанина то и дело цеплялась за другую.
Дильде остановилась, пропуская меня на тропинку, но я отказался:
— Ничего, Дильдеш, по дорожке идите вы.
Я решил, что нам с ней нужно обращаться друг к другу на «вы»: в самом деле, нас в одной люльке не качали. И вообще, по-моему, неудобно к взрослой девушке, стройной, как молодая березка на берету ручья, обращаться «ты» или, еще того хлеще, как это некоторые парни позволяют себе: «Эй, ты?»
Дильде, услышав мое обращение, быстро повернула голову и удивленно на меня посмотрела. Ей, должно быть, и так казались странными моя робость, взгляды исподлобья, а тут еще это «вы»… Она покраснела, не зная, то ли обидеться, то ли сделать вид, что не придала значения такому пустяку. Во всяком случае, она явно не ожидала от меня ничего подобного. А ее смущение меня окончательно поставило в тупик. Я почувствовал, что тоже краснею. Но ведь ничего плохого у меня в мыслях не было, честное слово! Просто Дильде нравится мне, и все! Она очень хорошая девушка.