А стражникам все равно: набросились и на незнакомого.
— На этого указали ошибочно, — шепнул кто-то.
— Да, попал, несчастный, ни за что! — подтвердил стоявший возле.
После трепки, путник кое-как поднялся, провел рукой по лицу, покрытому синяками и кровью, собрал свои пожитки: шапку, тюбетейку, плетку.
Не знаю, видно, дьявол шепнул нашему старшине:
— Иди, приведи Бейшемби, — приказал он кому-то.
Я решился опередить, кинулся к старшине.
— Бейшемби нет дома, он повез в Каркару юрту.
— Еще не приехал?
— Нет.
— Ну, подожди ты у меня! — и он зашагал дальше.
Я радовался тому, что Бейшемби сегодня не оказалось дома.
С наступлением темноты толпа разошлась.
После того, как увезли нашу юрту, мы построили себе шалаш. Собрались возле очага ужинать, стали разливать джарму, подошла моя очередь, как вдруг Бурмаке сказала:
— Ему налейте немного, пусть у Карпыка поест мяса. Сегодня старшины, есаульные ночуют у него.
Моя порция досталась остальным. Делать нечего — иду к юрте Карпыка. Через щелку заглядываю внутрь. И правда: забили барана, обдирают шкуру. На стенах висят сабли «красных огней». Напротив входа кто-то важно лежит на боку, вытянув ноги в лакированных сапогах. Ближе к стене, блестя погоном, храпит Балакурман.
Скаредная, мрачная сноха Карпыка, с узенькими змеиными глазами будто меня и ждала. Не успел войти, как она сунула мне в руки ведро.
— На, сбегай за водой.
Эта женщина всегда, как только приду к ним, не дает мне присесть: посылает то за тем, то за другим. Из-за этого я иногда и не заходил к ним даже тогда, когда они резали барана.
Принес воды, хотел присесть — снова нашла дело:
— Пойди, наруби дров!
Я пошел во двор. В темноте отыскал топорик, нарубил, принес охапку.
— Теперь помоги там, — указала она на тушу барана, которую разделывали у порога. Джигит с засученными рукавами взял требуху за край, отрезал, подал мне.
— Иди, опорожни.
Сделав все, что мне поручали, вернулся. На мою долю оставили одну почку, одну голень. Все это бегом снес домой и пришел опять.
В котле варилось мясо. Гости беседовали между собой. Заговорили о скачках, хвалили аргамака бая Сарыбая.
В это время, словно боясь что-нибудь опрокинуть, осторожно вошел тот человек, которого сегодня ни за что избили. Надвинув на глаза шапку, с видом провинившегося, он опустился у порога, поближе к джигиту, разделывавшему барана. Джигит поправил в очаге огонь, взглянул на путника:
— Откуда, батыр? — спросил он тихо, чтобы не расслышали другие.
Путник робко шепнул:
— Стражник отобрал лошадь, хожу за ним.
— Когда отобрал?
— Давно, уже сегодня восемнадцать дней.
— Тогда он, наверное, хочет от тебя что-нибудь получить, — догадался джигит.
— Это я сам чувствую. Да нет в кармане ни копейки. С седлом за плечами остался. Жена болеет, пятнадцать дней как не вижу ее, что там с ней, не знаю. И хозяйство оставил без присмотра. Один я.
— А где живешь?
— В Кен-Суу. Оттуда ехал на пастбище, по пути отобрали лошадь. Одна лошадь, нажил ее с трудом. Жалел ее, много не ездил, и вот такое несчастье…
Балакурман, повернувшись на бок, широко зевнул, потянулся и, продолжая лежать, покрасневшими глазами грозно глянул на путника:
— Что он здесь делает?
Джигит ответил, несколько повысив голос:
— За своей лошадью пришел.
Балакурман молча, не спеша поднялся, зашел за спину человеку, который, втянув голову, сидел у входа. Глядя на его макушку, он ехидно протянул:
— Лошадь нужна?
— Если дозволите… — едва слышно произнес путник.
Балакурман дважды ударил ногой по шее, и тот повалился навзничь.
— Вот тебе лошадь! На-на! — приговаривал Балакурман, продолжая пинать человека. Тот попытался руками защитить голову.
— Не надо, ты лежишь удобно! — насмешливо сказал стражник и ударил его сапогом в живот.
Кто-то лениво пробормотал:
— Довольно, оставь.
Но где там! Балакурман оставил несчастного только тогда, когда устал. Полежав несколько минут, человек со стоном поднялся, взял шапку и тюбетейку и вышел, скрипя зубами — не то от боли, не то от злости. Когда он выходил, кто-то из стражников со смехом крикнул:
— Подожди, поешь мяса!
Мясо сварилось. Когда собрались вытаскивать, Карпык мне велел:
— Встань, полей гостям на руки.
Стражники зашевелились, усаживаясь поудобнее, некоторые скинули чапаны. После того, как гостям раздали мясо, мне достался кусочек требухи, кусок кишки, шейный позвонок. Требуху я незаметно сунул в рукав, потому что, когда я ухожу к кому-нибудь, кто режет барана, младшие всегда ждут от меня гостинцев.