Джийдекан поднялась, взяла маленький засохший бурдюк, остановила Шадыкана.
— Если им не терпится, зачем ты их уговариваешь? Пусть идут, пенять будут на себя.
Она налила в бурдючок из ведра джармы и подала мне.
Шадыкан приказал:
— Намешай им талкана. Пусть наедятся на дорогу как следует. В дороге кто им поможет?
Поев джармы, мы собрались уходить.
— И на ноги ничего не надели! Ну, идите, бедные, идите! Доброго пути вам! — пожелал Шадыкан, оглядев нас с ног до головы.
— Ничего! Как-нибудь дойдем. Прощайте! — ответил я и навсегда покинул их.
Торговец уже отправился. Над двором и воротами поднялась пыль. Мы присоединились к погонщикам и вчетвером погнали овец. Хозяин на маленькой тележке поехал впереди.
За городом началась ровная степь. Запад тонул в зареве, как от пожара. Вдали, прямо над нами, на вершинах гор столпились белые облака. Легкий ветерок ласкал тело. Я чувствовал себя как узник, только что вырвавшийся из неволи. Я запел во все горло, будто впереди меня ожидали только радости…
Шли всю ночь и к утру добрались до места, называвшегося Чочоной. Хозяин приехал сюда раньше и стоял, ожидая нас. Мы быстро согнали овец в кучу. Они улеглись. Хозяин с работниками пошел к телеге. Вскоре погонщики вернулись, у каждого в руке был кусок хлеба.
Сели кучкой. Как всегда бывает перед рассветом, тьма сгустилась. Вокруг тихо. Слышно только сонное дыхание овец, да кажется, что вблизи от нас журчит вода.
Чуя раздражающий запах свежего хлеба, я развязал бурдюк, подал Беккулу горсть пшеницы, сам тоже сунул щепоть в рот и начал жевать.
Джигит, сидевший рядом с Сапаркулом, виновато объяснил:
— Сами видите, ребятки, если поделиться с вами, останемся голодными. Вот сколько хозяин дал нам, — протянул он ко мне руку. В темноте я даже не различил куска. — Твой киргиз разве ничего не дал?
— Где ему взять? Сами сидят голодные. Поджарили вот чашку пшеницы.
Он молча зажевал хлеб. Минут через пять спросил:
— А если на вашей земле еще убивают киргизов, тогда что будете делать?
— За что же нас будут убивать?
— Все-таки зря пошли, ничего не узнав.
— Ладно, увидим на месте!
Тут мы услышали голос хозяина. Он на кого-то громко кричал, бранился, звал нас. Оказывается, лошадь у него отвязалась. Гонялись долго, еле поймали.
Все четверо опять собрались в кучку, задремали.
Я погрузился в размышления. «Что ждет меня через несколько дней? Нет, хуже прошедшего не будет. Не так давно в семье нас было четырнадцать человек, не помещались в огромной юрте. Где они теперь? Когда мы, истощенные, изнуренные, стояли на краю могилы, проданная за одну корову, в руки какого-то кызая перешла моя старшая сестра. Где-то осталась одинокая маленькая могила Бекдайыра. Умерли Элебес, Бейшемби, Токмолдо, Бурмаке. С ребенком на руках ушла к родственникам Джанымджан. Неизвестно куда исчез Бечел. Пленниками у чужих, бессердечных людей остались Ашимкан и Эшбай. Из такой большой семьи в родные места сегодня возвращаемся лишь я да Беккул. Бедные киргизы, чего вы только ни видели! Трупы ваши остались незарытыми, на пир зверям и птицам! О жестокий мир! Не будь тирана-царя, разве мы переживали бы такое?..» Я сидел долго, понурив голову. Товарищи мои уснули. Незаметно сон и усталость одолели меня.
— Вставайте, отправляемся, — послышался голос хозяина. Открыл глаза — рассвет еле брезжит, холодно! Хозяин уже запряг коня. Я торопливо потряс Беккула. Он свернулся возле меня в клубок, как попавший в снежный буран, засунул руки в рукава до самых локтей. Видно, дрожал всю ночь…
27
Сегодня третий день, как мы вышли из Киргизсая. Сумбе, Тегирменти, Ачдалаа — давно остались позади. Спускаемся с перевала. Оттого ли, что шли всю ночь, или от голода, тянет ко сну, хочется лечь. Пшеница у нас кончилась. Голодный Беккул еле идет, все время отстает от стада.
Сапарбек иногда, нарушая степную тишину, заводит песню. Он старше меня года на два. Полный смуглый юноша. Бедняга, который повидал многое, закалился в невзгодах — голяк, несгибаемый храбрец. Какие только места ни исходил он! Некогда заехав в Каракол, жил и среди киргизов. Заговорит по-киргизски, не подумаешь, что казах. На песню тоже мастер. На дороге, по которой мы шли, он знал каждую ямку.
Что ни говори, а нам с Беккулом трудно было: и голодно, и сил не хватало, и тревожили мысли о будущем. Но как только Сапарбек замечал, что мы устали, он заводил песню, рассказывал сказки. Голос, у него был чудесный. Только одну неделю довелось нам провести вместе, но его образ и сегодня стоит перед моими глазами.