Записку я спрятала на груди дочурки и, закутав ее в маленькое одеяльце, подошла к окошку… Может, оттого, что этот дом мне казался змеиной норой, или оттого, что хозяева опостылели мне, но расставалась я со всем без сожаления.
Осторожно открыла окно, с еще большей осторожностью спустилась… Огляделась, прислушалась… Вокруг все спало. Шла, то останавливаясь, то убыстряя шаг. Через час подошла к родительскому дому, милому сердцу крову, где родилась и выросла.
«Где ты была? Как здоровье? Я соскучился по тебе», — как будто говорил наш дворняга Аламойнок. Он сразу узнал меня и прыгал вокруг, требуя ласки.
В открытых окнах было темно, только слышался забористый храп отца. Наверно, только что заснули. Ни будить родителей, ни входить в дом я не собиралась. Положила спавшую дочь головой к открытому окошечку, чтобы старики услышали ее первый плач. Теперь можно было исчезнуть. Но я не смогла сразу уйти. Казалось, кто-то приковал меня к родному месту. Все предметы, что лежали во дворе, похрапывающий в доме отец и вот это беспечно сопящее существо будто отняли силы.
Вдруг мать сквозь сон что-то пробормотала. И снова тихо. Сдерживая рыдания, я шагнула из родительского двора… За мной увязался Аламойнок.
Вышла на шоссе. На прощанье бросила верному псу кусок лепешки и перед рассветом села на попутную машину. Аламойнок бежал вслед, а я с полными слез глазами прощалась с ним.
Добралась до Джалал-Абада. Но в школу механизации меня не приняли. Просила, молила — ничего не помогло. Ведь у меня не было не то что направления от колхоза, но даже никакого документа, удостоверяющего личность. Вот беда! Как говорится, «от ям, рытвин побежала, на кочки наткнулась». Пошла искать секретаря комитета комсомола, не нашла. Набралась храбрости и постучала к секретарю парткома Шехову.
Секретарь, слушая меня, только качал головой. В конце я попросила, чтобы никто не знал о моей истории. В кабинет вошел человек средних лет и сказал:
— Секретарь, нам пора в горком.
Как я узнала позже, это был Ланин, директор школы. Секретарь заговорил с директором. Ланин с удивлением и сочувствием посмотрел на меня.
— Мы подумаем, приходите завтра, — сказал он.
— Александр Илларионович, но у нее здесь нет ни близких, ни знакомых, к тому же ни копейки в кармане.
— Тогда сейчас… Сейчас, давайте выйдем.
Мы вышли.
— Товарищ Темиралиев, — позвал директор человека, стоявшего в стороне. Тот быстро подошел. На вид ему за тридцать, лицо чисто выбрито, одет скромно.
— Вы не видели Розу Алексеевну? — спросил директор.
— Только сейчас уехала.
— А где Султан?
— Ушел в горисполком.
— Тогда, дорогой, сами сделайте. Возьмите на полное иждивение до девяти утра вот эту девушку. Об оплате договоримся позже.
— Плата? Что вы, Александр Илларионович, — обиделся Темиралиев.
— Ну, тогда заранее спасибо! До свидания, девушка! — директор с секретарем направились к стоявшему невдалеке «Москвичу».
— Познакомимся, сестричка. Я преподаватель школы Акбаралы Темиралиев.
— Акмарал Бугубаева, приехала учиться.
Не удивляйтесь: я заранее придумала себе новое имя и новую фамилию!
— Очень хорошо! Двери нашей школы открыты. А некоторые наши классы выглядят вот так, — сказал Темиралиев, показывая на ряд машин, стоявших на северной стороне большого двора, и улыбнулся.
Он привел меня в свой дом. Куча маленьких детей с визгом встретила его. Как просто он был одет сам, так были одеты дети и такой же скромной выглядела обстановка квартиры. Акбаралы начал знакомить меня с детьми, в это время с базара вернулась жена. У нее сразу изменилось лицо. Видно, не разобравшись, хмурить брови — это свойственно и и женщинам и мужчинам наших мест!
Акбаралы объяснил, что привел меня по просьбе директора, и познакомил меня. Жена немного отошла, но, пожав мою руку, молча принялась готовить ужин, искоса кидая на меня изучающие взгляды.
Пятеро детей Акбаралы напоминали мне оставленную крошку, и на глаза невольно навернулись слезы. Акбаралы ушел на кухню, помогал жене. Или он боялся жены, или у него такой характер, словом, он не говорил со мной, ни о чем не расспрашивал.
Я занялась детишками. Мы быстро сошлись и начали играть. Из-за игрушек возникали ссоры, но тут же раздавался смех, затевались новые игры, словом, шла обычная ребячья жизнь.
— Кончайте, будем ужинать, — сказал Акбаралы.
— Ну, гостья, занимай место, — пригласила жена Акбаралы, подавая плов.
Я вымыла руки и присела.