До сих пор я ничего не знаю о своих, ничего не знаю о безымянной дочурке. Как они там поживают? Какие страдания переносят из-за меня? Что говорят обо мне односельчане? Какова судьба бывшего свекра, бывшей свекровки, бывшего мужа?
Уходя из аила, я поклялась никогда не возвращаться. Но сейчас колебалась. Так хочется обнять родителей, прижать к груди маленькую, хочется вернуться, заботиться о них. Встретить подруг и, как в детстве, весело пошушукаться, похохотать с ними. Но как все это сделать? Неужели обману председателя колхоза, директора школы, секретаря парткома?
Нет! Так я никогда не сделаю. Я должна поехать в колхоз Ленина и честно трудиться. И я учусь, учусь, не зная ни минуты покоя. Если бы только не боязнь, что дело у меня не пойдет. Я так и представляю, как безжалостные языки насмехаются: «Э-э, несчастная, оказывается, опять стоит». «Не умеющая ходить по ровной земле, решила подняться на гору». «Наверно, преподавателям понравились ее глаза, вот и окончила школу». «Ничего она не знает, иначе не стояла бы в такую горячую пору».
Ух! Как представлю себе все эти разговоры, так все валится из рук, перестаю что-нибудь понимать.
А тут еще обносилась совсем. В школу, ссылаясь на жаркую погоду, бегаю босиком. А вдруг пойдет дождь? Опозорюсь тогда перед всеми. Знает об этом только Роза Алексеевна и помогает, как может. Вот, уезжая во Фрунзе, оставила десять рублей: «на мелкие расходы».
Сегодня у нас кино. Я, конечно, не пошла, закрыла дверь и стала готовиться к занятиям. Кончив заниматься, хотела уже было лечь спать, как раздался тихий стук. Осторожно открыла — стоит Алтынбек. Он, видимо, сразу заметил мое беспокойство и сказал:
— Не бойся, Акмарал. Я не войду в дом. Вот это я принес тебе.
— Мне ничего не надо, оставьте!
— Акмарал, не думай плохо! Это моя товарищеская помощь. Когда заработаешь, вышлешь по почте, — сказал он и, схватив меня за правую руку, сунул бумажный сверток и тут же убежал.
Я не успела ничего сказать. Но услужливая память напомнила капаровские покупки в Оше, и я бросила сверток. «Прежде чем раскрыть — подумай. Как бы капаровский дьявол опять не посетил тебя. Как бы это не было капканом, из которого ты больше не вылезешь».
Долго я раздумывала и плакала, обиженная на свою судьбу, но в конце концов осмелилась… Сверху лежал лист бумаги:
«Акмарал, видя твое затруднение, решил помочь. «Можешь не верить зверю, но в человека верь», — говорит народ. Сегодня ты в беде, но верю — все хорошее впереди. Когда заработаешь, вернешь долг».
Не знаю почему, но я залилась слезами. Передо мной лежали: шелковое узбекское платье, лаковые туфли на низком каблуке, тапочки, чулки капроновые и простые, десять рублей денег, а на них позолоченные сережки.
И вдруг мне стало страшно: а если кто-нибудь увидит и слезы и вещи. Я потушила свет.
На другой день на занятия я опять пошла босиком. Мне казалось — надену чулки и тапочки, и сразу все обратят внимание, начнут надо мной смеяться.
Алтынбек пришел раньше и возился с хлопкоуборочной машиной.
— Здравствуйте! — приветствовал он.
— Здравствуйте! — ответила я тихо. Я никак не могла посмотреть ему в глаза.
— Мою помощь, значит, отвергла?
— Нет, постеснялась товарищей.
— Э-э, товарищи не стесняются того, что не могут помочь, а вы их стесняетесь? Эти ваши товарищи сплетничают про нас, — сердито буркнул Алтынбек и отвернулся.
Он был прав, и я не могла ничего ему возразить. На вечер было назначено собрание. Я нарядилась во все подарки и даже нацепила серьги. Увидев меня, Алтынбек счастливо улыбнулся.
«Ой, где ты взяла деньги? Сколько стоит? В каком магазине купила, есть ли еще такие платья?» — посыпались вопросы подружек. Пришлось солгать — деньги прислал отец, а покупки сделала в магазине около вокзала…
А джигиты шептались: «Вот это да! Акмарал — настоящая красавица! Кажется, ее любимый в Армии. Скорее закройте двери, чтобы он не вошел!»
Я же молча улыбалась.
Алтынбек не любил похвал, а я, привыкшая к ним с детства, получила горький жизненный урок. Многому научила и школа. Теперь стоит меня похвалить, как я опускаю голову.
На другой день опять начались занятия. На нашем участке при училище уже стали раскрываться коробочки хлопчатника. Но разве на всех хватит двадцати гектаров? Не успели мы оглянуться, как подошли экзамены. Одни волновались, другие — те, кто чувствовал свою слабость, — не на шутку собирались бежать. А неисправимые хвастуны заявляли: «Проучились шесть месяцев, денег на нас истратили уйму. Так неужто без документов отправят? Как-нибудь вытянем на «тройки». А в колхозе возьмем в руки председателя, и все будет в порядке».