Бакир-ака вместо ответа поднял большой палец и похлопал в ладоши.
Коробочки раскрылись хорошо, уже после первого захода бункер заполнился доверху. На краю поля стояла машина. На случай, если бункер наполнится посредине поля, были приготовлены брезенты. Словом, я должна была останавливаться только для разгрузки бункера или для заправки машины.
И все же за моей машиной шли три женщины, чтобы собирать оставшиеся коробочки и поднимать упавший хлопок. Но дела для них почти не было, и они шагали рядом, с интересом наблюдая, как работает машина.
— Ой, милая сестрица! — обратилась ко мне хорошенькая молодка, показывая на фартук, на дне которого было немного хлопка. — Как бы Бакир-ака не прогнал меня домой. Ты хоть иногда высыпай немного из бункера, чтобы мы могли похвастаться сбором!
Итак, сбывалась моя мечта — я собирала хлопок! Усталая, запыленная, возвращалась я вечером домой. Не за квартал, как вчера, а на краю аила встретила меня Акпаралы-апа. Вскоре нас нагнал и Назарбек-ака.
— Ну, дочка, как дела?
— Неважно, — ответила я тихо.
— Не шуми на улице, поговорим дома, — прошептала Акпары-апа, оглядываясь. В молчанье мы пришли домой и также молча поели. Первым не выдержал Назарбек-ака.
— Почему неважные дела?
— Не выполнила норму.
— Испортилась машина?
— Нет.
— Кто-то помешал?
— Нет.
— Плохой хлопок, наверно? — догадалась Акпары-апа.
— В этом году лучше прошлогоднего, — ответил за меня Назарбек-ака.
— Тогда почему же?
От их участия и заботы я совсем раскисла и заплакала.
— Ай, ай, дочка! Прекрати… И без твоих слез хватает в этом доме страданий. Разве ты забыла, что Гульзада оставила нам море слез? — отвернувшись, произнес Назарбек-ака, а Акпары-апа молча плакала и смотрела на меня.
Мне стало еще тяжелей от того, что разбередила старую рану этих добрых людей.
— Машина работала хорошо. До обеда собрала две тонны, а после обеда даже тонны не набрала, — сказала я и опять всплакнула. — Почему? Не знаю. Очень руки болят, тяжелые, словно окаменели.
— Эх, старушка!.. — сказал Назарбек-ака и ударил себя по коленям. — Оба забыли! Чем болтать вчера, лучше бы предупредили ее. Заработала себе болезни и испугала нас, — расхохотался он. — Поняла теперь, старушка? Это твоя дочь заболела прошлогодней болезнью, Баштайым. Вставай скорей, начинай лечить, как учила тебя Наташа. А посуду я уберу.
— О, если только эта болезнь… — как молодая вскочила Акпары-апа.
Я кое-как приподнялась и через силу помогла убрать дасторкон. Мышцы рук и ног болели невыносимо. Акпары-апа достала спирт из аптечки, что стояла в комнате Алтын-бека, затем взяла стакан, положила граммов пятьдесят топленого масла, добавила спирта и, перемешав все это, приказала:
— Раздевайся и ложись в постель.
Из первой комнаты послышался голос Назарбек-ака:
— Э-э, байбиче, не забудь дать вот этого зелья, я приготовил.
Акпары-апа вышла и принесла в пиале какую-то красную жидкость.
— Выпей не нюхая. Скорей, не то лекарство улетучится.
Выпила… Ужас — во рту горело, словно выпила яду… А Акпары-апа своей смесью уже натирала все тело. Потом начала разминать мышцы — чем дальше, тем сильнее. От боли я чуть не закричала. Но через несколько минут стало легче, а руки ласковой Акпары-апы казались мне нежными руками моей милой матери. Я и не заметила, как заснула. Проснулась от громкого голоса Бакир-ака.
— Салам алейкум, Назике! Как спалось? Здравствуйте, Акпары-дженге! Вот так и надо, а то гостью заставляете ставить самовар.
— Эй, глупец, Бакир. Уж седина пробилась в бороде, а до сих пор ничего не замечаешь. Ведь молодая еще, непривычная к работе…
— А что случилось?
— Заболела она прошлогодней болезнью Баштайым.
— Что? Ах, беда… Да ваша дочь на машине сидела прекрасно. А после обеда часто останавливалась, подумал: просто устала.
— Устала… А не мог сказать, чтобы она не напрягалась, предупредить, что руки и ноги заболят? Или своего языка жалко было?
Я вышла из своей комнаты.
— Что с тобой? — обратился ко мне Бакир-ака.
— Все прекрасно, Бакир-ака! Мою болезнь забрали лекарства… — я не договорила и, обняв Акпары-апа, расцеловала ее, затем поцеловала Назарбек-ака… — и эти два чудесных лекаря.
Минутой позже мне стало стыдно, я покраснела. Конечно, поцеловала Назарбек-ака с дочерней признательностью, но в наших краях даже это считается непозволительным. Что он подумает обо мне? А что подумает Акпары-апа? Вдруг закричит: «Ах, бессовестная, ты что целуешь моего старика?» Может, мне лучше уйти в другую бригаду? Расстроенная, я выскочила из дома, не перекусив, и побежала в поле. Когда сделала один заход и ссыпала хлопок из бункера, рядом послышался голос Акпары-апа: