Фемала заморгала. - Задворки? Ты назвал Спендругль, родной мой город, задворками? Тогда кто я такая? Задворница? Так ты на меня смотришь, господин Большой Вонючий Город?
Шпилгит поспешил к ней, но в последний миг отпрянул перед шипящим, вздыбившим чешую Алым. - Дорогая, вовсе нет. В каждой куче навоза есть сокрытая жемчужина, и это ты. Ну, если бы я не считал тебя милой и желанной, зачем предлагал бы побег? И, - продолжал он, пытаясь приблизиться, но Алый был уже на лапах, выгнул спину дугой и прижал уши, разинув пасть, - не думай ты, что тут задворки, не старалась бы убежать. Верно?
- Кто сказал, что я хочу отсюда убежать?
- Ты сама! Не помнишь, сладкая моя?
- Это ты хотел меня украсть, а я слушала и всё, и ты меня убедил. Но может, мне здесь по душе, и когда ма позволит работать с остальными девочками, я...
- Не позволит, Фемала, - заверил Шпилгит, выискивая взглядом какое-нибудь оружие против кота. - В том и дело. Никогда она тебе не позволит. Сделает тебя девственницей, старой девой на всю жизнь. Сама ведь знаешь. - Найдя бронзовый подсвечник на столике, он подхватил его.
- Но ты же сказал, что не позволишь мне иметь много мужчин в городе, так зачем куда-то ехать? Кончишь как ма, запрешь меня в каком-то погребе! Ну почему вы такие?!
Он подскочил, воздевая подсвечник. - Так вот чего ты хочешь? Чтобы я сдавал тебя на ночь ради горсти деньжат?
- Ох, ты согласен? Да, да! А зачем тебе этот подсвечник? - Она прижалась к постели. - Сколько тел зарыл ты под налоговой конторой, вот о чем теперь гадаю!
- Не глупи. Мы, сборщики, мечтаем, чтобы люди жили вечно. Становились старше и старше, чтобы мы отнимали у них последние гроши.
- Положи это!
- О, кое-что я положу. Рассчитывай. - Он замахнулся.
Алый прыгнул ему в лицо.
Он ударил со всей мочи.
Эмансипор Риз беспомощно царапал запертую дверь. Сзади Феловиль зашлась в нутряном хохоте. - Зря, Манси, мы тебя получили на всю ночь, и сказав, что покрою тело твое поцелуями, я не лукавила. Верно ведь? Поцелуи, укусы и засосы, и...
- Открой проклятую дверь! - зарычал Эмансипор, разворачиваясь и хватая меч.
Но Феловиль подняла руку. - Шшш! Слушай! Голоса в каморке дочери! Голоса! Боги подлые, это Шпилгит! - Она схватила платье с пола, принялась напяливать. - Так, он уже покойник. Все счета подниму. Не платишь - не выезжаешь. Всегда так. Не заплатил - пожалуй на задний двор!
Эмансипор посторонился. Феловиль вытащила ключ откуда-то из - под платья. Моряк поднял меч. - Отлично, открывай. Пока тут дела не пошли худо.
- Худо? - гаркнула она. - Сейчас ты увидишь худо, Манси, и все худое, что уже видел в жалкой безопасной жизни, покажется... - Она отперла дверь.
Оба вздрогнули, услышав увесистое шлепанье о стену. Сбитая штукатурка упала на кровать Феловили.
Что-то пробило стену под потолком. Когда осела пыль, Эмансипор разглядел голову котоящера - кровь из носа, глаза моргают не в такт. Казалось, кот им подмигивает.
Пока Феловиль стояла, пялясь на кошачью голову, Эмансипор сумел протолкнуться мимо нее - и в коридор. Не оглядываясь, помчался по ступеням. Сзади ревела Феловиль и еще кто-то. Эмапсипор свернул вниз, а за спиной нарастал стук чужих шагов. Моряк оглянулся. Всего лишь Шпилгит, за ним топочет Феловиль.
На нижнем этаже Эмансипор пробежал мимо барной стойки к двери.
Распахнувшейся, явив Хордило с наставленным на Эмансипора пальцем. - Ты! - сказал он.
Вуффайн трудился с лопатой, презрев и леденящий холод, и полузамерзший песок, и вонь мочи. Он уже вырыл приличную яму и начал гадать, не подводит ли память. Но тут лопата ударилась обо что-то твердое. Удвоив усилия, он выкопал предмет, поднял наверх покрытого выбоинами и вполне уместными пятнами каменного идола. Закряхтел, переваливая через край ямы, и положил, чтобы осмотреть подробнее.
Несколько лет назад он зарыл изделие под отхожей ямой, но следы зубила уже выглядели столетними. Весной, после улучшения погоды, он сможет загрузить ее в телегу и отвезти в селение. Этот куда лучше прежнего образца, а разве не заплатила Ведьма Хурл за первый целым кошелем серебра? Ясное дело, Клыгрызуб от счастья упадет на колени, поклоняясь идолу Древних Времен.
Творчество всегда несет элемент спонтанности: не сруби он последним ударом сосок на груди, не пришлось бы его переделывать в рот; а потом он переделал и второй сосок, изобретая новую богиню земли, секса, молока и чего угодно. На этот раз он усилил тему, добавив третий рот намного ниже.