Улыбка ее была тонкой, полуночные волосы светились теплом, каждый изгиб пышного тела звал к поцелуям; Пурсу Эрундино вожделели тысячи правителей, десятки тысяч аристократов. Ей сулили дворцы, острова на обширных прудах и целые города. Ей обещали сотни рабов, обученных арс аманди, готовых ублажать любые прихоти - пока старость и завистливые боги не отнимут даже мечты о прихотях. Она купалась в жемчугах, коих хватило бы на погребение сотни самовлюбленных королев. Скульпторы тщились создать ее подобие в бронзе и мраморе, а затем сводили счеты с жизнью. Поэты столь глубоко погружались в сочинение сонетов восторга и обожания, что забывали пить и есть, умирая на своих темных чердаках. Великие воеводы вонзали клинки в собственные сердца, не умея настичь ее. Священники отрекались от вина и мальчиков. Мужья теряли всякую осторожность, пускаясь в авантюры. Жены теряли всякий стыд, готовые умертвить мужей насмешками и презрением.
И все это не способно было пригасить огонь безрассудства, дочерна выжегший ее душу. Пурса Эрундино считала себя Воровкой Разума. Она крала мудрость у мудрецов, превращая их в глупцов, но все присвоенное попросту просыпалось пылью между изящных пальцев. Она также была Воровкой Желаний, и похоть следовала за ней приливной волной, и позади оставались другие женщины, иссохшие и бескровные. Но собственная похоть вела ее в бесплодные поиски, не давая долгого приюта ни на одной ветви, какой бы славной она не казалась.
В конце концов она нашла себе серый порошок, который можно растворять в вине, порошок, уносивший ее в далекое блаженство. Порошок не сразу выказал свою природу, став Вором ее Свободы.
Она мечтала войти в капище Безразличного Бога, ища благ никому не доступных. Верила, что сможет их завоевать, намерена была танцевать и петь так, как не танцевала, не пела никогда.
Она готова была украсть у бога безразличие. Готова.
Она не могла припомнить, когда в последний раз была свободной, и ничего не жаждала более свободы.
Увы, каждую ночь ее манил порошок.
***
Архисоперником Кляппу Роуду стал неудержимый, амбициозный, беспощадно молодой Бреш Фластырь. Он не таил радости, видя рядом старого негодяя, ибо жаждал одержать над ним победу в Фарроге. При удаче, просто уморить завистью.
Семь лет Кляпп гадил на голову Брешу, стараясь не дать оторваться от липкого пола; однако Бреш был не из тех, кто способен отказаться от высокого предназначения из-за потока гуано. Он знал свое блестящее превосходство во многом, а когда его блестящих умений не хватало, заполнял пустоты наглым хвастовством и совершенно несравненной дерзостью. Ухмылка вполне сходила за ответ. Изгиб его губ способен был, пролетев по залу, раскроить глотку собеседника. Он следил за Кляппом, как волк за псом - поражаясь несомненному кровному родству и решив при первой возможности порвать в клочья жалкого родственничка.
Истинный талант измеряется по умению скрыть настоящий гений, и Бреш считал себя мастером скрытности. Грядущее сулило ему славу, но он не давал никому ни малейшего намека, дабы критики и завистливые соперники не набежали толпой, оскалив хищные клыки. Он покажет себя в Фарроге, и тогда они узрят! Кляпп Роуд, плаксивая плясунья Пурса и вся Свита...
***
Свита! Откуда взялись эти создания, столь жаждущие отвергнуть всякую оседлость? Представьте же их - торопятся выказать восторг, в глазах скользкий блеск, в голове меньше мозгов и больше преданности, чем у комнатной собачонки. Полотняный мешок набит платками и всяческими безделицами, и ох, как спешит факир выступить пред кичливым королем, будто во храме, как носится по комнате, как выбегает на помост!
Торопливые ноги, трио, мигом меняющее неуклюжий галоп на женственные припрыжки и реверансы, едва покажется Обожаемый. Свита сопровождает Идеального Творца повсюду, в собрания большие и малые, публичные и приватные. Становится стенами великолепной, неприступной крепости, вместилища эго Творца. Охраняет рвы, отгоняя малейшие намеки на омерзительную слабость и причастность смертному роду. Стоит стражей в каждых вратах, прочищает каждый водосток. Будто замутненные стекла, рисует радуги вокруг возлюбленного, безупречного профиля.
Но не будем особенно насмешничать, ибо каждая жизнь есть чудо, и ни презрение, ни жалость не красят душу, ведь зачастую за ними лежит тщательно скрытая от общества зависть. Да померкнет объект их бездыханного восторга, пока фонарь нашего внимания отмечает явления на сцену каждой из сладких женщин!