Хордило выпучился на мертвеца. - Ты мне напоминаешь, - сказал он, - бывшую жену.
Чистильщик Вуффайн Гэгс жил в хижине, построенной над грязным пляжем. Он построил ее самолично, используя принесенное морем дерево и обломки множества кораблекрушений - торговые корабли часто разбивались на здешних рифах, отмеченных лишь на немногих картах зловещей надписью Могильные Воды. Местные же называли их Привет Рассвета. Да, ночные шторма у берегов были жуткими, кровожадными и мстительными, холодными и жестокими, словно брошенная любовница; и он сделал в доме террасу, с которой мог наблюдать ночные тирады бурь, облизывать губы в надежде на нечто новое и чудесное - оно явится среди расщепленных обломков и слабых безнадежных криков.
Но здесь, над отмелью, было холодно и неуютно: деревянные стены, покрытые трещинами и отполированные ветрами, словно кость. Тогда он сложил второй слой, оставив промежуток, и за три десятка лет забил пустоты срезанными волосами.
Запашок от срезанных волос был, признаем, не особо приятен для гостя или чужака, решившегося нанести визит и полюбоваться на добычу, извлеченную из обломков; такие визиты становились все реже, заставляя его загружать тачку и поутру посещать рынок, который раз в несколько недель образуется на главной площади Спендругля. Путешествие его утомляло и вводило в уныние, и слишком редко удавалось ему вернуться с чем-то большим, нежели пригоршня надкусанных оловянных монет, что сходят у местных за деньги.
Нет, в эти дни он предпочитал сидеть дома, особенно с тех пор, как безумный заклинатель захватил Удел, ведь теперь гостям приходится взирать на красоты и достопримечательности Спендругля с высоты виселицы. Его путешествия стали такими редкими, что он искренне боялся быть принятым за очередного невезучего чужака.
Он слышал ночью, как пришел корабль и ударился о риф, словно безногий конь проскрипел о щетинистую шкуру дхенраби; однако утро выдалось на редкость морозное, он знал, что времени для исследований достаточно - нужно лишь подождать, пока солнце не поднимается повыше, а ветер не уберется подальше.
Единственная комната его трущобы была светлой и теплой, обогреваемая шестью корабельными фонарями - те иногда шипели, когда случайная капля дождя просачивалась сквозь тяжелые просмоленные брусья крыши. Он сидел на краешке капитанского кресла (кожаная обивка просолилась, но в остальном вполне сносная), сильно наклонившись вперед, чтобы каждый снятый с подбородка и щек волос, каждая прядь с головы падала на белую шкуру у ног. Недавно он начал обдумывать вопрос о второй комнате...
Тут он услышал голоса с пляжа. Выживших здесь бывает мало, если учесть острые утесы и гибельные течения. Вуффайн положил бритву, взял тряпицу утереть пену с лица. Необходимая учтивость - спуститься туда и приветствовать их, может даже, предложить кружку теплого рома, изгоняя дрожь из костей. А потом с широкой улыбкой указать путь к Спендруглю, чтобы Хордило мог их арестовать и вздернуть повыше. У здешнего народа унылые развлечения, но он может вообразить и что-то похуже.
"Например, себя, качающегося над каменной стеной Гадда, пока чайки дерутся за лучшие кусочки". Нет, это было бы вовсе не развлекательно.
Впрочем, советы несчастным дуракам окупаются, ведь Хордило отдает ему часть отобранного у гостей; отличные высокие сапоги, которые он нынче натянул, напомнили об этом, делая выход на жгучий холод вполне сносным. Он встал и натянул плащ из оленьей кожи, сшитый из четырех шкур таким образом, что головы покрывали плечи, а задние ноги грязными косами болтались вдоль бедер. Когда-то он был крупным мужчиной, но годы иссушили мускулы, ныне его остов - одни торчащие кости и веревки сухожилий, а кожа кажется изжеванной. Мало осталось лакомых кусочков... но он знал: чайки найдут, дай только шанс.
Натянув лисью шапку из двух шкурок, сшитых так, что головы защищают уши, а хвосты образуют теплую корону вокруг скальпа, он подобрал узловатую трость и пустился в путь.
Однако, едва выйдя из хижины, удивленно замер, видя на тропе две согнувшиеся под ветром фигуры. Мужчина и женщина. Сощурившись на мужчину, Вуффайн крикнул: - Это ты?
Оба поселянина подняли головы.
- Ну, я всегда я, - ответил Шпилгит Пурбл. - Кем еще мне быть, старик?
Вуффайн скривился. - Я не такой старый, каким кажусь. Ты знаешь.
- Хватит, - отозвался Шпилгит. - Ты мне разрываешь сердце. Смотрю, уже готов целый день копаться среди вздутых трупов.
Но Вуффайн смотрел на песок пляжа. - Видели кого на пути вниз?