- Месть! - проревел Крошка Певун. - Мужчине не надобен бог, ему хватит мести! Он выследил их, верно? Расскажи!
Кляпп кивнул. - И Фенн передал историю охоты, как он всходил на горные перевалы и выживал в хватке зимы, снова и снова терял след, как рыдал, найдя груду камней над объеденным трупом брата - дядя сожрал его, заключив союз с темнейшими духами теней и купив себе жизнь. И наконец, на крутом склоне ледника, он скрестил клинки с дядей, и тысячи слов было бы мало для той битвы. Под холодом солнца, почти слепой от льда и снега, он сражался, как могут лишь великаны. Сражались сами духи, тени сцепились с почтенным светом, пока сами Косматые Сестры не пали на колени, прося завершения.
Он помедлил, чтобы напиться.
- Свет и решил исход битвы - блеск солнца на клинке сына, попавший в глаза дяди. Ловкий выпад, режущий удар, и кровь хлещет на ломаный лед, на истоптанный снег. Кровь, сладкая как талые воды.
И встал сын, свершив месть, но тяжело было у него на душе. Он остался последним в семье. Он стал убийцей родича. В ту ночь, когда он заснул, сжившись в каменном мешке, Косматые Сестры навестили его во сне. Он видел самого себя, тощего и слабого, вернувшегося на стоянку племени. Времена года сменились, свирепый холод ушел из воздуха, однако он не видел ни дыма, ни костров. Не видел никого. Подойдя к стоянке, он нашел кости, обглоданные лисами, разгрызенные челюстями скального леопарда, волка или медведя. В хижине отца он нашел Колесо, расколотое посредине, уничтоженное навеки, и сон подсказал: в тот самый миг, когда он вонзил меч в грудь дяди, камень треснул. Слишком много преступлений в одной луже крови. Племя заслужило проклятие. Фенны голодали, они порвали друг друга, впав в безумие. Воин проснулся, зная, что он одинок, что у него более нет дома, и что пятно на его душе не смогут отчистить сами боги.
Он спустился с гор, сосуд, лишенный любви. Он передал свою историю, и тогда Имассы застонали, раскачиваясь от горя. Он может остаться, сказал воин, но не надолго, ибо понимает, что стал тяжким бременем. И той же ночью...
- Хватит, - громко сказал Крошка и встал, кряхтя. - В дорогу.
- Теперь черед Бликера, не так ли? - Это спросил Бреш Фластырь.
- Не сейчас.
- Но скоро?
- Скоро. - Он помедлил и улыбнулся. - Потом будем голосовать.
***
Кусочки пережаренного мяса были розданы, наполнены последние бурдюки, мулов и лошадей вновь напоили. Странствие продолжилось. Жуя и сохраняя на лицах самые разнообразные выражения, мы брели по разбитому тракту.
Что за участь сокрушила этот регион? Ах, лишь очередной каприз природы. Засуха пала на страну, словно чума. Посевы пропали, люди и животные умерли или ушли прочь. Но избранный паломниками тракт оказался прочным, почти вечным, ибо вера подобна неостановимой струе крови. Поколение за поколением, суетясь и корчась, страдая и разрастаясь, по воле и желанию мостили узкий путь,и каждый камень здесь отполирован потом и болью, надеждами и тайными грезами. Неужели просветление дается лишь ценой тяжкого труда на солнцепеке, ценой сожженных мышц и ломоты в костях? Неужели благословение даруется лишь после испытаний и лишений?
Земля содрогается от малейшего шага, хоть жука, хоть бхедрина, и в заклинаниях ветра слышим мы бесчисленные крики о помощи.
Разумеется, мы, жующие мясо и топочущие по тракту, ничего такого не слышали.
Мы, паломники по нужде, шатающиеся под гнетом нежеланных лишений.
- Кажется, у Данток обострилась жажда, - пропыхтел Апто Канавалиан. - Два тяжелых бурдюка для одной старушки в прохладной темноте кареты.
- Да, она стара, - отозвался мастер Маст с облучка, - но все Калмпозити держатся учения Хеллапа Нищеброда, будто вода есть тайна жизни и все наши страдания происходят от хронической нехватки воды в телах. -Он пожевал чубук и продолжил: - Что-то в этом роде.
- А вы странный, - заметил Апто, щурясь на возчика. - Иногда сходите за ученого, а потом вякаете, как пастух, что спит под брюхом коровы.
- Учился там и тут, сир.
***
Моменты злости приходят ко всем нам. Как это объяснить? Некто готов положить руку на грудь и заявить, что думает о законном праве на самозащиту. Достаточно ли этого, чтобы притушить ужасный блеск в его очах? А как насчет простого инстинкта возмездия за стояние на коленях, за темные раны духа и плоти? Прожитая жизнь полна неизжитых сожалений, и кто может прочитать все наши годы и оборвать все вьющиеся по следам нити?