- Я был другим, пока одна женщина меня не затянула, ну, я не женился, конечно, но если бы - а, все равно затянула бы. Потому что думала то, что думала.
- Стыдишь воду за то, что течет в дыру.
- Слишком часто я это видел, - уверенно сказал Хордило. - Женщины думают.
- Если так, зачем я? Мог бы допросить Дыха Губба или Хека, раз на то пошло. Но не меня. Ты выбрал меня, потому что я женщина. Погляди правде в лицо: ты делаешь одни и те же ошибки всю жизнь и не меня за то винить, верно?
- Говоря о вине, - взвился Хордило, - так это ты сидела и думала о том, о чем думала. Я не слепой и не тупой и мне не нравится, когда меня считает слепым и тупым первая встречная.
- Как твое имя?
- Хордило. Капитан Хордило.
- Ладно, капитан Хордило. Если ты знаешь, о чем я думаю - почему мы время теряем?
- Женщины всегда считают, что я повадлив, верно?
- Вот, значит, о чем я думала?
- Я знаю, о чем ты думала, так что не пытайся втереться в доверие намеками, что нам нужно продолжить разговор в комнате наверху. На мне закон. Ответственность. А ты чужачка.
- Ты считаешь меня чужачкой, потому что мы еще не познакомились.
- Конечно, ты чужачка. Никогда тебя не видел. И никто. Здесь никто, то есть. Даже имени твоего не знаем.
- Птича Крап.
- И что это меняет?
- Многое. У чужаков нет имен, то есть ты не знаешь их имен. А мое ты уже знаешь.
- О чем ты думала, показывая мне ногу?
Она опустила взгляд и нахмурилась: - Я не показывала ее тебе. Просто дала ей отдохнуть. Я ведь сижу.
- Меня так просто не обманешь. - Хордило протянул руку и засунул ей под бедро. Напряг мышцы раз и другой. - Да уж, достойное ощущение.
- Думаешь?
- Знаю. Достойный вес. Прочная, но и мягкая. - Он еще несколько раз попробовал приподнять бедро.
- Кажется, ты был бы счастлив делать это весь день, - заметила Птича Крап.
Хордило со вздохом отодвинулся. - А сказала, что я не знаю, о чем ты думала.
- Считай, ты меня завоевал.
Он встал. - Ну ладно.
- Наверх?
- Каждый раз одно и тоже, - пожаловался он. - Я ведь красавец.
Глаза ее широко раскрылись. Но он слишком часто видел такие взгляды, а что она там думает... пусть оставит при себе.
Феловиль Великодушная смотрела, как двое направляются в комнату Хордило. И качала головой. Вкусы женщин не предскажешь, но изо всех идиотских разговоров Хордило за многие годы этот можно счесть среди самых-самых. "Не могу понять, как он это делает. Снова и снова.
Конечно, мы еще увидим ее в петле. Так что, похоже, выигрывают все".
Она погладила зудящие царапины на щеке и оглянулась убедиться, не выскочила ли Фемала из погреба - но едва голова пошевелилась, дверца погреба опустилась с глухим шлеп. Отлично. Позор ее чрева может пустить там корни - будет лучше для всех.
В комнатах наверху - кроме занятой Хордило и той потаскухой - ее девочки рыдали, стараясь собрать остатки былой красы. Кому-то придется выметать эти клочки волос и кусочки кожи, но прежде милашкам нужно накраситься, достать парики и так далее.
Она не советовала дочке брать в дом того котоящера. Он мог казаться полудохлым и тупо выпучивать глазки, но дикая тварь есть дикая тварь. Ей подобает жить среди скал, скользить по утесам над волнами, жрать птиц и яйца и что попало, вместо того чтобы убивать и терзать городских котов и собачек тоже.
Спазм горя пронизал ее при мысли о двух растерзанных Алым псах. Торопыга и Трясун были хорошими, пусть немного жирными и ленивыми - как выяснилось, это оказалось их гибелью. Теперь Кривляка остался один, не вылезает из-под стола Якля... Кстати, куда девался этот вонючка? Пора бы вернуться со Шпилгитом на веревке, вот тогда несчастливый день мигом бы исправился.
Если мытарям режут глотки, никто в деревнях не рыдает. Никому не приходится объяснять: это вполне законная месть. Она может вообразить два десятка равнодушных шевелений плечами, тихую молитву Худу Повелителю Смерти, который собирает налогов больше всех прочих и так далее. Оправданное убийство.
Нет, нельзя было доверять такую работу Яклю.
Дверь отворилась, вошли еще трое чужаков.
Мужчина во главе, с огромным мечом в руках, сверкнул на Феловиль глазами и сказал с ужасным выговором: - Где ж они, а?
- В крепости. Все в крепости и там останутся, пока лорду не надоест их развлекать. Ну, вы трое кажетесь усталыми и голодными. Отложите-ка оружие и садитесь, я схожу на кухню.
Они уставились на нее; потом мужчина спрятал меч и обернулся к товарищам. - Прав Червячник, мы почти где надо. Пора торжественно выпить.
Второй мужчина (третьей у них была женщина, тощая и злобная на вид) подошел к стоявшей за баром Феловили. Борода не могла скрыть круглых шрамов на лице; он облизывался, глядя на лестницу в номера.
Первый спросил: - Что, у вас можно снять девок?
- Вам - да, - отозвалась она. - Но не тому, у которого круглые черви. Я должна беречь девочек, верно?
Мужчина глянул на спутника и пожал плечами.
- Вечно так, - загудел пораженный червями. - Ладно. Иди, Биск. Возьми двух и думай обо мне.
Биск состроил гримасу. - Думанье о тебе этому делу не помогает, Червячник, если ты понимаешь. - Он зашагал вверх, цепляясь за поручни так, будто был ближним кузеном обезьяны.
Женщина встала рядом с Червячником. - Не грусти так, - посоветовала она. - Дела могли быть еще хуже.
- От тебя одно и слышу, - буркнул Червячник и уставился на Феловиль. - Эй ты! Эля и еды, как обещала!
- Я уже начинаю тебе сочувствовать, - отозвалась Феловиль, отходя к очагу, проверить котел с новой порцией похлебки.
- Да ну! - заорал сзади Червячник. - Мож, я возьму что захочу и плевать на тебя! Что скажешь?
- Давай, попробуй - и не покинешь "Пяту" живым.
- Кто меня остановит?
Она обернулась. - Я остановлю, рябой наглый тупица. Не испытывай меня, и так настроение поганое. Хотите есть - пить здесь? Отлично, но деньги вперед - вы не местные и всё такое. - Она взяла две миски, наполнила супом и плюнула в одну, прежде чем идти к гостям.
Но женщина уже стояла перед ней. Выбрала миску, в которую не плюнули, и сказала: - Мне подойдет вот эта. И вино, если есть.
Феловиль смотрела, как женщина качает бедрами, идя к столу. "Ну, вот на кого должна походить добрая дочь. Только не надо таких злых глаз. Хотя злобность намекает на присутствие разума. Ах, Фемала, во всем виноват твой папаша, да сгниют его кости".
Она с улыбкой понесла миску Червячнику.
Вуффайн сидел в кресле, слушая набирающий силу за стеной ветер. Прикрыв глаза, изучал сгорбившегося в клетке котоящера. - Бежал к старой пещере, да? Подпортил веселую жизнь в таверне и пора было убираться? - Он покачал головой. - Но пещера уже не твоя, тварь. Моя, я там храню запасы. Никакой святости, ведь я позаботился разбить идолов, выбросил приношения в море. Она... какое там слово? Осквернена.
Кот сверкнул глазами на манер всех котов, чешуйчатый хвост дернулся как щупальце.
- И я поставил ловушку, - продолжал чистильщик, - зная, что ты рано или поздно вернешься. И вот он ты, - закончил он со вздохом. - Последний. Девятый из вас.
Алый зашипел.
- Хватит, Хурл. Ведьмовские ночи кончены. И хорошо. Ты убила слишком много местных жителей, не упоминая о домашних животных. Так не могло продолжаться. Я человек терпеливый, терпимый, всегда помню, что мое дело - это мое дело. Но ты обнаглела. - Он потряс головой. - И теперь тебя ждет утес, ведьма.
Вуффайн встал, нахлобучил лисью шапку, подхватил посох, а в другую руку взял проведенную через прутья клетки цепь. Пнул дверь и вытащил клетку на тропу, что вела к меньшему из двух выступов берега. Свет дневной угасал, а ветер разошелся как дикий зверь; он слышал бешеные удары водяных валов о скалы справа.
Клетка скрипела и звенела, волочась по тропе, Хурл прыгала на стенки, плевалась, стукаясь головой, лапы вылезали меж прутьев и взмахивали когтями в сторону Вуффайна - однако цепь была длинной, намного длиннее ящериных конечностей.
Он совсем запыхался, добравшись до оборванного слоя каменных плит, означавшего вершину мыса - половина древнего храма, некогда доминировавшего в сем мрачном месте, давно осыпалась в море. Однако он помнил зловещее здание, присевшее словно обезьяна, устремившее мерзкое лицо-фасад над пенистым заливом, в сторону Гаддовой крепости. Вряд ли сам Худ ведал имя здешнего давно забытого бога или богини.
Выметенный ветрами каменный пол нес едва различимое изображение какого-то демона, чья жуть особенно подчеркивалась хохочущими херувимами в клыкастом рту. Жалкая вера для жалких мест: удивительно, как идеально подобралась пара, как легко превратить в кошмар обычные жизни. Он подозревал, что дурная погода является причиной почти всего мирового зла. Боги попросту являются, придавая лицо гнилому безумию. А людей тянет к подобному, знал он. Бедные дурачки.
Вуффайн подтащил клетку и оставил опасно качаться на краю утеса. Бросил цепь и подошел, держась сторонкой, взглянуть на кипящий хаос скал и пены внизу. - Твои сестры и братья ждут, - сказал он коту. - Или только их косточки. Никогда, знаешь ли, не любил оборотней, а Д"айверсы среди них самые худшие. Но тебя я терпел бы, милый. Жаль, что ты сам нарвался.