- Хозяин, у меня желудок горит.
- Воображаю. Выдюжите?
- Нет!
- Ваш пессимизм давно потерял первоначальное очарование, мастер Риз.
- Должно быть, хозяин, виноваты все эти яды в мозгу. Ну, то есть куда я не погляжу или только задумаю поглядеть, вижу рок и несчастье, зло и обман. Тени в любом углу, тяжкие тучи над головой. Везенья не было с той самой поры, как милый сынок поднял личико и я его поцеловал. - Он пошел искать другой кувшин. Нужно же было чем-то погасить пожар в кишках!
- Любите печенье, мастер Риз?
- Это зависит, хозяин.
- От чего.
- От того, что выкурю.
- Советую вам ограничиваться простым ржавым листом.
- Не желаете, чтобы я ел ваши печенья? Кажется, вы сказали, что не хотите их отравить.
Бочелен вздохнул. - Ах, мастер Риз, неужели я не могу попросту пожелать, чтобы выпечка в равной мере досталась всем, нас принимающим? Самое малое, чем мы можем отплатить за щедрость.
- Хозяин, нас пытались убить.
Бочелен фыркнул: - Слишком вежливо называть их жалкие усилия попыткой убийства. Скажите, вы умеете готовить глазурь?
Эмансипор поскреб бакенбарды. - Видел много раз, как жена ее готовит. Да, полагаю...
- А, ваша жена тоже выпекала?
- Нет, только глазурь. В большой кастрюле, и потом сама ела ночью. Раз в месяц. Каждый месяц. Кто сможет постичь глубины женской душ, хозяин? Даже если это жена.
- Полагаю, никакой мужчина. Даже если он муж.
Эмансипор кивнул. - Факт, хозяин. Знаете, я думаю, что даже женщинам не дано постичь друг дружку. Они же вроде кошек. Или акул. Или тех речных рыб, что с большими зубами. Или крокодилов, змей в яме. Или ос...
- Мастер Риз, не займетесь ли глазурью? Корбал Броч так ее любит.
- Не жалеет зубов, как говорится.
- Полагаю, - снисходительно пробормотал Бочелен. - Он так похож на ребенка, мой компаньон.
Эмансипор подумал, воображая круглое пухлое лицо Корбала, вялые губы, бледность кожи и крошечные глазки. Представил его ребенком, бегущим в стайке сорванцов: белозубая улыбка и густые волосы там, где сейчас почти лысо. И содрогнулся. "Дурачье. Нужно было догадаться. Один взгляд, и все поняли бы. От таких нужно избавляться. Головой в ведро, или забыть в снегу на всю ночь, случайно положить в собачью еду... не важно как, но избавляться, и если мир зашатается от вашего преступления - спокойно, это вздохи облегчения". Да-а, мальчик играет с детской шайкой, а шайка все меньше - бледные родители гадают, куда делись дети, а рядом стоит юный Корбал. Пустое лицо, пустые глаза. "Нужно было знать. Таких ни жрецы не исцелят, ни ученые не переучат. Таким даже в тюрьме не рады.
Суньте его в мешок с салом и сырым мясом и бросьте всю смесь в яму с голодными псами. Но кого я дурю? Дети вроде Корбала не умирают. Только хорошие умирают, и за одно это наш мир заслуживает всех проклятий, кои способна изобрести честная душа". - Хозяин?
- Мастер Риз?
- Вы допили ваниль?
- Верно, - сказал Шпилгит. - Две лопаты.
Могильщик слепо заморгал над грудой тряпок, клочками одежда покойников, которые сшивал, делая матрас и подушку. - Это мое ремесло, - ответил он, хватаясь за глиняный кувшин. Рука, словно сухой корень, спутала костлявые пальцы на ручке и потащила кувшин к койке.
- Похоже, у тебя все путем, - заискивал Шпилгит. - А вот меня временно изгнали из "Пяты", понимаешь ли, и мужчине нужно согреваться работой. Физической работой.
- Значит, будешь копать сразу двумя лопатами?
- Глупо было бы, а?
- Да. Тогда для чего вторая лопата? Как налог? Ты оценил мою лопату и требуешь вторую как налог?
- Похоже, ты слишком много выпил.
- Слишком много. В твоих словах есть смысл, но тем хуже для тебя.
- Налогообложение не так работает.
- Именно так. - Могильщик выпил.
- Хорошо, так оно и работает. У тебя остается одна лопата, а налоговик берет вторую, чтобы построить тебе отличную ровную дорогу.
- Да ну? Так почему дорогу строю я сам, ломая спину и махая лопатой? А ты сидишь и бездельничаешь, а в кармане ключ от склада с огромной кучей лопат. Так скажи, какой от тебя прок?
- Смешно. У людей таланты разные. Ты строишь дороги или роешь могилы, я собираю налоги... гм, можно сказать, тоже рою могилы.
- Отлично. Забирай лопату и проваливай.
- Но мне хотелось две.
- Сборщик всегда сборщиком остается.
- Слушай, пьяный дурак! Дай лопаты!
- У меня нет двух. Только одна.
Шпилгит охватил руками голову. - Что же сразу не сказал?
Мужчина снова схватился за кувшин, глотнул и утер губы. - И сказал.
- Где она?
- Где кто?
- Лопата.
- Ты отберешь лопату и с ней работу, значит, я ничего не заработаю и тебе не обложить того, у кого нет работы, а значит, ты бесполезен. Но ты сам это понял и хочешь копать могилы, чтобы получить реальную работу. А со мной что?
- Ты одолжишь мне лопату или нет?
- Одолжить, вот как? Придется платить, дружище.
- Хорошо, - вздохнул Шпилгит. - Сколько?
- Э, лопату я одолжил у Халлига - свиновода, она мне стоила один грош, так что с тебя два гроша, или какая мне выгода от такой щедрости?
- Щедрость - это когда ты ничего не навариваешь!
- Это деловой подход, мастер сборщик.
- Если ты заставишь платить за лопату, я обложу твою прибыль.
- И сколько возьмешь?
- Один грош.
- Тогда я ни с чем.
Шпилгит пожал плечами. - Ну кто же поверит, что одалживание лопат может быть прибыльным делом.
- Халлиг верит.
- Слушай, треклятая лопата стоит у тебя за дверью. Я мог бы просто взять и вернуть, ты даже не заметил бы.
Могильщик кивнул. - Факт.
- Я хотел сделать честь по чести, как подобает соседу.
- Ну ты и дурак.
- Сам вижу, - рявкнул Шпилгит.
- Так что, мастер сборщик налогов?
- Я забираю твою лопату в зачет налога.
Могильщик пожал плечами: - Давай, это проблема Халлига. Но когда захочешь кого похоронить, меня не зови. Я безработный.
- Я одолжу тебе лопату из склада.
- Верно, и еще потребуешь благодарности. Удивляться ли, что налоговиков все ненавидят?
Шпилгит увидел, что могильщик снова пьет, и покинул хижину, забрав лопату. Заметил рядом еще одну, забрал и ее.
Алый скорчился в сырой пещере, единственными соседями ему были кости. Прямо внизу, за каменным откосом, пенилось море, качались деревья, сорвавшиеся с корнями с ближайшего утеса. Каждый громовой удар волны делал убежище Алого все ненадежнее; вода так и норовила хлестнуть через край.
Но даже сквозь шум рассыпанные вокруг кости, казалось, шепчут ему что-то суровыми голосками. Он ежился и дрожал от ярости, почти различая слова. Тихие речитативы заполнили череп. Он сверкнул глазами на кости и даже в полумраке различил черепа. Черепа котоящеров. Они стучали, шевелясь - шепот становился все более горячим.
Алый ощутил касание силы, старой силы, и душа забилась, как будто когти сжали горло.
- Перере... перетекай!
- Перетекай! Перетекай, дурак!
Кот завыл, дрожа от ужаса; кости подползли и вся куча вдруг замерцала.
Магия заставила закипеть, зашипеть капли росы на стенах. Камни выпадали из трещин. Среди окруживших Алого паров кости начали влезать ему в тело. Ужасная боль -и торжество.
- Я Хурл! Ведьма Хурл!
Она встала на ноги, невозможно слабая, и оглядела голое тело. Плотная кожа обтягивает кости, сухожилия как веревки. Мало плоти, мало живой ткани, чтобы стать целой, такой, какой она была когда-то. Но и этого ДОСТАТОЧНО.
Хурл закашлялась. - Разум вернулся! Мой прекрасный, совершенный разум! И... и... я помню всё! - Тут же она поникла. - Я помню всё.
Ей нужна была пища. Свежее мясо, горячее, кровавое мясо. Ей нужно было напитаться, причем немедленно.
Чувствуя слабость, она вышла из пещеры, сторонясь кипящего моря. Почти стемнело, и буря казалась синяком на божьем лбу. Трупы валялись среди скал. Затем она увидела, как один поднял руку. Кашляя, Хурл захромала к беспомощной жертве.
Но, склонившись, поняла, что смотрит на мертвеца. А тот улыбнулся. - Всегда был плохим матросом, - сказал он. - Крошка велел: бери руль. Я пытался предупредить, но Певуны никого не слышат. Мне конец. Поможешь?
- Ты мертвый! - плюнула она.
- Знаю, и в то все дело. Верно? Проклятый наш удел. Наверное, прежде я был жив, но никому не дано вернуться. Никому. Если поможешь вылезти из трещины, я пойду домой. Он где-то за океаном, но я наверняка найду. Рано или поздно.
- Но мне нужна теплая плоть! Горячая кровь!
- Как и нам всем, дорогая.
Она затрясла головой. - Ну, и ты сойдешь. Не боги весть что, но хоть что-то.