Мы собрались, сидя или стоя в тени кареты и сонных мулов. Чаша родника булькала, медленно наполняясь водой. Мухи плясали над отбросами, нами оставляемыми за собой. Стек Маринд разрядил арбалет и чистил детали промасленной тряпицей. Комар достал набор ножей и воспользовался валуном, чтобы исправить дефекты прошлой точки. Скрипучее вжик-вжик-вжик, тем более зловещее, чем яснее могли мы вообразить употребление клинков. Сардик Тю сложил костерок и заваривал чай. Бреш Фластырь оперся спиной о потрепанное колесо, изучая ногти. Пурса зашла за карету приготовить зелье в своей чаше, потом приселяя слева от меня, а справа был Апто Канавалиан, то и дело шумно отхлебывавший из фляжки. Блоха и Щепоть задремали, мастер Маст сидел на облучке, дымя трубкой. Арпо Снисходительный и Тулгорд Мудрый сидели напротив друг друга, бросая обидчивые взгляды. Итак, все оставшиеся собрались, чтобы услышать сказку Кляппа.
- Девушка, стоявшая на коленях справа от Фенна, слышала только стук собственного сердца. Что же это за цветок - любовь, если раскрывается среди бесцветной травы? Семя его - призрак, и ветер носит семя, не замечая. Бутон просыпается, вспышка невероятного оттенка, и вольное цветение привлекает само солнце. Столь ярко! Столь чисто! Никогда она не знала таких переживаний. Они пугали, крали обладание над мыслями, над самой плотью. Казалось, дух ее рвется наружу. Она могла ощутить прикосновение покрытых шрамами рук, хотя воин не трогал ее. Ощущала, что приближается к нему с каждым его шумным вздохом, только чтобы откачнуться при выдохе.
Видели ли сородичи ее цветок? Ощутили они аромат, заполнивший хижину? Нет, они сидели, жалкие, полные нужд, и суровая зима украла тепло их душ. Фенн ел, и каждый кусок, казалось сородичам, сокращает число отпущенных им дней. На их глазах к Фенну возвращались сила и здоровье. Когда кровь течет, оставленное место становится белым и слабым, а новый дом темнеет щедротами жизни. Они дрожали, но не могли согреться, снаружи солнце сдавалось черноволосой ведьме - ночи, ветер пробудился и завыл, и вой стал долгим стоном. Качались стены из шкур. Сквозняки пролезали внутрь, смеясь над пеплом, что ищет лишь спокойного сна.
Кляпп Роуд облизал губы и потянулся к тыкве с водой. Отпил с осторожностью, убедившись, что не потревожил осадок, и опустил сосуд.
Распорядитель налил чай в чашку Пурсы.
- Когда заговорил Фенн, голос его казался свертком мехов, мягким и густым, плотно стянутым и едва напоминавшим о жизни. Он изрекал слова Имассов, свидетельствуя о долгих странствиях, хотя казался молодым - но кому дано оценить возраст Фенна?
"Я последний из рода", сказал он. "Сын великого воителя, подло преданного, убитого теми, кого считал братьями. На такое злодеяние не должен ли ответить сын, и нужно ли ему выбирать, как именно? Да, такова моя весть. Время было проклято. Рогатые звери гор пропали неведомо где. Косматые Сестры Железовласки украли их..."
- Кто? - спросил Арпо Снисходительный.
- Так Фенны называют горы, славный рыцарь.
- Почему нужно всё называть? - возмутился Арпо. - Что плохого быть просто горой? Рекой? Долиной?
- Не рыцарем, а просто идиотом, - встрял Крошка Певун.
- Безмозглым быком, - сказал Комар.
- Лизуном великаньей ж...
- Я никогда не лизал...
Трое братьев захохотали.
- Дыханье Худа! - зарычал Тулгорд Мудрый. - Детали станут твоим проклятием. Заткнись и не мешай нам. А ты, Кляпп... В горах не осталось дичи? Давай дальше. Предательство. Месть. Ага, это будет достойная история.
"Мой отец", говорил Фенн, "был хранителем Диска, каменного колеса, на котором высечена жизнь племени - прошлое, настоящее и будущее. Да, он был важным и достойным мужем, не хуже вашего вождя. Он изрек мудрую истину. Косматые Сестры сердятся на Феннов, слишком небрежных в поклонении. Итак, нужна жертва. Одна жизнь за жизни остальных.
Ночное собрание выбрало жертву. Второго сына моего отца, моего брата, пятью годами младше меня. Клан рыдал, как и мой отец, как и я сам. Но Колесо не ошибается. Волнуясь..." - и тут воин-Фенн поднял голову, глядя в глаза вождя Имассов, - "никто не обратил внимания на брата моего отца, моего дядю, хотя на лице дяди читалась непростая тайна.
Есть узы крови и узы любви. Женщина оказывается одинокой, и вот она уже не одинока, и стыд не мешает вздуваться животу. Выскажи правду - прольется кровь.
Она скрывала преступление, свершенное братом моего отца. Скрывала ради любви к мужу. Но теперь, в ночи, она ощутила себя разрезанной надвое. Один из сыновей скоро умрет; она взглянула на мужа и увидела смертельную рану. А когда взглянула в сторону насильника, брата любимого мужа, то опоздала и увидела лишь маску равнодушия".
- Погодите. Не понимаю.
- Боги подлые! - взорвался Крошка. - Дядя снасиловал маму, дурак, а выбранный ребенок был отродьем греха!
- Дядя матери изнасиловал ребенка? Но...
- Убить его? - спросил Комар.
- Дальше, Кляпп, - велел Крошка.
- Он рассказывал: "В глубине ночной был выхвачен нож. Когда брат убивает брата, боги ужасаются. Косматые Сестры хватаются за железные волосы, сама земля трясется и дрожит. Волки воют, лишившись добычи. Я очнулся и узрел жестокое кровопролитие. Мать погибла за свои слова. Отец мертв. Брат и дядя - оба исчезли".
- Месть! - проревел Крошка Певун. - Мужчине не надобен бог, ему хватит мести! Он выследил их, верно? Расскажи!
Кляпп кивнул. - И Фенн передал историю охоты, как он всходил на горные перевалы и выживал в хватке зимы, снова и снова терял след, как рыдал, найдя груду камней над объеденным трупом брата - дядя сожрал его, заключив союз с темнейшими духами теней и купив себе жизнь. И наконец, на крутом склоне ледника, он скрестил клинки с дядей, и тысячи слов было бы мало для той битвы. Под холодом солнца, почти слепой от льда и снега, он сражался, как могут лишь великаны. Сражались сами духи, тени сцепились с почтенным светом, пока сами Косматые Сестры не пали на колени, прося завершения.
Он помедлил, чтобы напиться.
- Свет и решил исход битвы - блеск солнца на клинке сына, попавший в глаза дяди. Ловкий выпад, режущий удар, и кровь хлещет на ломаный лед, на истоптанный снег. Кровь, сладкая как талые воды.
И встал сын, свершив месть, но тяжело было у него на душе. Он остался последним в семье. Он стал убийцей родича. В ту ночь, когда он заснул, сжившись в каменном мешке, Косматые Сестры навестили его во сне. Он видел самого себя, тощего и слабого, вернувшегося на стоянку племени. Времена года сменились, свирепый холод ушел из воздуха, однако он не видел ни дыма, ни костров. Не видел никого. Подойдя к стоянке, он нашел кости, обглоданные лисами, разгрызенные челюстями скального леопарда, волка или медведя. В хижине отца он нашел Колесо, расколотое посредине, уничтоженное навеки, и сон подсказал: в тот самый миг, когда он вонзил меч в грудь дяди, камень треснул. Слишком много преступлений в одной луже крови. Племя заслужило проклятие. Фенны голодали, они порвали друг друга, впав в безумие. Воин проснулся, зная, что он одинок, что у него более нет дома, и что пятно на его душе не смогут отчистить сами боги.
Он спустился с гор, сосуд, лишенный любви. Он передал свою историю, и тогда Имассы застонали, раскачиваясь от горя. Он может остаться, сказал воин, но не надолго, ибо понимает, что стал тяжким бременем. И той же ночью...
- Хватит, - громко сказал Крошка и встал, кряхтя. - В дорогу.
- Теперь черед Бликера, не так ли? - Это спросил Бреш Фластырь.
- Не сейчас.
- Но скоро?
- Скоро. - Он помедлил и улыбнулся. - Потом будем голосовать.
***
Кусочки пережаренного мяса были розданы, наполнены последние бурдюки, мулов и лошадей вновь напоили. Странствие продолжилось. Жуя и сохраняя на лицах самые разнообразные выражения, мы брели по разбитому тракту.
Что за участь сокрушила этот регион? Ах, лишь очередной каприз природы. Засуха пала на страну, словно чума. Посевы пропали, люди и животные умерли или ушли прочь. Но избранный паломниками тракт оказался прочным, почти вечным, ибо вера подобна неостановимой струе крови. Поколение за поколением, суетясь и корчась, страдая и разрастаясь, по воле и желанию мостили узкий путь,и каждый камень здесь отполирован потом и болью, надеждами и тайными грезами. Неужели просветление дается лишь ценой тяжкого труда на солнцепеке, ценой сожженных мышц и ломоты в костях? Неужели благословение даруется лишь после испытаний и лишений?
Земля содрогается от малейшего шага, хоть жука, хоть бхедрина, и в заклинаниях ветра слышим мы бесчисленные крики о помощи.
Разумеется, мы, жующие мясо и топочущие по тракту, ничего такого не слышали.
Мы, паломники по нужде, шатающиеся под гнетом нежеланных лишений.
- Кажется, у Данток обострилась жажда, - пропыхтел Апто Канавалиан. - Два тяжелых бурдюка для одной старушки в прохладной темноте кареты.