— И где ж ты мотаешься, друже? Что о тебе сказать Стефану?
Зубан с испугу стал врать о болезни, которая в нем сидит и не проходит, но, увидев, что друг ему не верит, замолчал. Затем подсел к нему и робко попросил:
— Ты не говори, что видел меня. Ты же знаешь, чем это кончится. Я сам объяснюсь, когда поправлюсь.
— Добре, — ответил тот, — но тебе не найти нас. Мы перебазировались, — и чему-то усмехнулся.
Зубан понял, что его вычеркнули из списков «своих».
— Ладно, Василь, пошли на покой. Побалакаем о том завтра, — предложил Станислав. Василий с удовольствием согласился прекратить тягостный для него разговор.
Но утром неожиданного гостя на месте не оказалось. Внезапный его приход и исчезновение показались Зубану подозрительными, и он решил скорее сматывать отсюда удочки. Попрощался наскоро с хозяйкой и устремился на вокзал. Сел на проходивший товарняк и к вечеру был на приглянувшейся ему усадьбе.
Был конец рабочего дня, но его ждали. Даже обрадовались его приходу. Сразу оформили сторожем и выдали ключ от приличной комнаты. Зубан закрылся в ней, как в своей крепости. Слишком долго он находился без своего угла. И сейчас ему стало так хорошо, так спокойно, что он даже прослезился от нахлынувших на него чувств.
Прошло несколько дней его новой безмятежной жизни. Только несколько. Затем развернулись события, которые резко повернули его лицом к прошлому.
Осадчему было не до Зубана. Он имел ответственное задание, которое должен был выполнить за два дня. В противном случае его ждали большие неприятности. О них он всегда думал с содроганием.
Он хорошо помнил свое возвращение в курень после разлуки с Зубаном. Тогда за несговорчивость Станислав готов был прикончить его на месте. Он так бы и сделал, если бы у него было в руках какое-то оружие. А голыми руками Василия не возьмешь. Ему страшно не хотелось возвращаться к Стефану, но делать было нечего. Другого пристанища он не имел и поэтому пришел.
Узнав о неудачном ограблении вагона с оружием и аресте троих боевиков, Хустовец и Коломейский рыскали в поисках нового места для куреня. Двое суток в неприятном волнении находился Осадчий, ожидая возвращения главарей. Наконец они появились. Стефан был озабоченный, но не сердитый и, вопреки обыкновению, трезвый. Пьяный этот небольшой человек с физиономией монгола и будто выщипанными усами был лют и неумолим.
— С чем пожаловал? Сколько приволок за собой эмгебистов? Где Зубан? — будто из автомата, выпалил ему в лицо Хустовец.
— Слава героям! — взвизгнул Крамер в ответ, вытянувшись по стойке «смирно». — Хвоста нема… одного эмгебиста мы продырявили и утекли. Зубан будет с часу на час.
Стефан сунул сигарету в зубы и брезгливо процедил:
— Обгадилась твоя ватажка. Особливо ты. Эка невидаль — продырявили эмгебиста. А сброю не достали. — Он смерил его рысьими глазами и сплюнул. — Но боевики тебе водить, а волов. Из-за вас приходится менять постой. Чуешь?
К Хустовцу подбежал щенок и ткнулся своей тупой мордочкой в сапог. Главарь отшвырнул его от себя, да так, что тот взвизгнул и жалобно заскулил. Затем Стефан поднял на Осадчего тяжелый взгляд и глухо проговорил:
— В другое время ты бы у меня не вылез из правильни. Но сейчас не до тебя. Отправляйся к Дрыну. Он скажет, что надо делать.
Крамер принялся за поручения Дрына с особым рвением. Он был рад, что все так обошлось. Задание его состояло в том, чтобы подбрасывать подметные письма в партийные и хозяйственные органы на честных работников, коммунистов, должностных лиц, с тем чтобы очернить их и заставить других заниматься проверкой анонимок. Распространял их Крамер по ночам. Однажды на пути завернул к Каталине, которая и рассказала ему о смерти Петра. Она же сообщила о складе с оружием. На другой день он побывал у Павла Фабрици, а от него решил проверить, на месте ли тайник, и обнаружил в нем взрывчатку и автоматы. К вечеру он вернулся к Каталине, но ее дома не оказалось. Не теряя ни минуты, Осадчий — Крамер поспешил обрадовать своей находкой Хустовца. По дороге он строил всякие предположения, как удивит Стефана. Ведь он представит ему сброю, которую не удалось взять тогда. И главарь смягчится к нему, вернет его к старой должности — старшего ватажки. Он помнит, как просветлели глаза Хустовца, когда он услышал о тайнике. И никогда не забудет его взгляда после того, как он узнал, что тайник пуст. Коломейский тогда сразу же обезоружил Крамера, самолично выпорол его и сунул в карцер.
— Не будь… на… твоем счету… учителя Барата… с десяток ястребков, — приговаривал Коломейский, полосуя его по спине обрывком веревки, — поставил бы я тебя к стенке!