— Нет, если бы это было в моей власти, я установила бы такой порядок: отмечать дни рождения до тридцати лет, а потом…
Она так и не сказала, что потом, махнула рукой и смущенно уткнулась в тарелку.
— Сорок лет — это еще хороший возраст, — сказал де Коннел, явно льстя хозяйке, которая выглядела старше.
— В России говорят: сорок лет — бабий век, — возразила Анна Владимировна.
— Анюта, но есть и другая русская пословица, — вмешался Бек, — в сорок пять — баба ягодка опять.
Все дружно захохотали. Людмила Перфильевна, сидевшая рядом с полковником Рацем, полушепотом переводила ему разговор. Последние слова Бека рассмешили полковника, он хохотал громче всех.
Потом выпили за здоровье Кирилла Федоровича, без которого, как сказал де Коннел, счастье Анны Владимировны было бы наполовину меньше; за присутствующих, за дружбу между русскими и американцами, «закаленную в боях с немецким фашизмом и японским милитаризмом».
Речь зашла о нынешнем положении в Японии, о ее памятных местах.
— Вы были на Фудзи, подполковник? — спросил де Коннел. — Напрасно! Прекрасный вид открывается. Я уже два раза побывал там.
— Я слышал японскую шутку, — со смехом сказал Сарычев, — кто не поднимался на Фудзи, тот дурак; кто поднимался дважды, тот — увы! — дважды.
— И почему вы, советские, так бескомпромиссны? — В голосе де Коннела послышалась обида. — Вы считаете, что всегда и во всем правы.
— Майор, вы лишены чувства юмора, — заметила хозяйка, чтобы смягчить назревающий конфликт. — Степан Ильич пошутил.
— Я понимаю юмор, — не соглашался де Коннел, — и сейчас имею в виду не только шутку подполковника, а вообще поведение русских. Их генерал Деревянко в Союзном Совете тормозит всю работу, спорит с Дугласом по каждому поводу и, кажется, даже без повода, — сострил де Коннел.
— Потому что Макартур ведет раскольническую линию, — сказал Сарычев, повторяя слова, услышанные от Кузьмы Николаевича.
— Разве мало сделал Союзный Совет? — не сдавался де Коннел. — Проведена аграрная реформа, вводится обязательное бесплатное образование, легализованы профсоюзы, расширены права женщин… Надо быть слепым, чтобы не видеть всего этого.
— Да, господин майор, то, о чем вы говорите, правда. Но в этом немалая заслуга нашего представителя в Совете. Главное же в том, что экономические и политические основы японского милитаризма сохраняются. Складывается впечатление, что американцы прежде всего пекутся о своих интересах и ведут себя здесь, как оккупанты… Благодарная и бескорыстная Америка! Великая и образцовая страна! Или, как это говорят японцы о вашей стране… «Юме-но куни» — «страна грез». Эти мысли вам удалось вдолбить японцам… Прошу прощения, увлекся, — со смущением проговорил Сарычев, поняв, что по пьянке наговорил лишнее.
— Это уже коммунистическая пропаганда, господин подполковник, — сказал де Коннел, еле сдерживая злость. — Нам надо дружить, наводить мосты, как теперь говорят, а не спорить.
— Слишком большой океан разделяет нас. Я сомневаюсь, удастся ли нам соорудить мосты через него. — Сарычев имел в виду то, что американцы все чаще стали нарушать свои союзнические обязательства в Германии и Японии.
— Я налагаю табу на политические разговоры, — вмешалась хозяйка, включая магнитофон. Раздались звуки медленного танго. Полковник Рац танцевал с Анной Владимировной, де Коннел — с Людмилой Перфильевной.
Бек и Сарычев ушли в кабинет, уселись в кресла, закурили трубки. У Бека была довольно приличная коллекция трубок.
— Степан Ильич, — начал Бек, — расскажите о сотрудниках Советской миссии. В долгу не останусь.
— Спрашивайте.
Отвечая на вопросы Бека, Сарычев рассказывал о деятельности Советской миссии, о политике Советского Союза в отношении Японии; называя сотрудников миссии, характеризовал их, разумеется, со своей колокольни.
— Спасибо, мой друг! Вы истинный друг! Я знаю, что вы находитесь в затруднительном положении, — начал было Бек.
Сарычев перебил его и категорически отказался от денег.
— Извините, в прошлый раз взял по пьянке… Я обязательно верну их, — проговорил он, волнуясь. — Что еще интересует вас?
— Степан Ильич, я хотел бы получить информацию еще по двум вопросам… Тут не политические, а, скорее, коммерческие интересы. Американцы, и военные тоже, прежде всего дельцы, предприниматели…
— Что конкретно интересует вас? — спросил Сарычев, разжигая погасшую трубку.
— Мои высокопоставленные коллеги хотят знать, действительно ли СССР вывозит промышленное оборудование с бывших японских предприятий в Маньчжурии? И еще: когда Советский Союз намерен приступить к репатриации японских военнопленных? По нашим сведениям, у вас их более шестисот тысяч. Говорят, одних генералов вы захватили сотни полторы… — Бек протянул Сарычеву зажигалку.