«Монах спускается с гор».
Спускается, а не летит кубарем!
Когда я назвал себя бестолочью в сотый раз, плети снизошли, запели. Они летали вокруг меня, сливаясь в мерцающие призрачные круги. Я махал ими с наслаждением, словно веером в жару обмахивался. Босые стопы сами нащупывали каждую выбоину, каждый бугорок…
Ф-фух!
Опустив плети, я повёл затёкшими плечами. Кажется, недурно. Вот только случись драка, никто не даст мне размяться, подготовиться и вспомнить все мудрые поучения Ясухиро-сенсея до единого. В бой ныряешь сразу, как со скалы в море. Прыгая, главное — не свернуть себе шею. Дерясь, главное — не убить кого-нибудь. В занятиях главное…
Думаю много. Ум в голове не помещается.
Оттого и дерусь скверно.
Про скалу и море — это как про лотос и пруд. В смысле, не я сочинил. Повторяю чужие слова. Ну и что? Настоятель Иссэн учит: «Если ты согласен с чужой мудростью — это твоя мудрость. А если не согласен — не всё ли тебе равно, кто это сказал?» А с сенсеем я полностью согласен.
Ха! Попробовал бы я с ним не согласиться!
Утро выдалось ясное, тёплое. Туман рассеялся ещё на рассвете. Лучи солнца — нежаркие, ласковые — гладили забор и крышу. Золотили листву деревьев, проникали в беседку, с любопытством ощупывали соломенное чучело, прятавшееся там от дождя.
Я вытащил чучело наружу. Насадил его на кол, что торчал из земли в дальнем углу площадки. Отошёл, прикинул расстояние. Длинной плетью надо доставать с запасом. Короткой, с передней руки — на пределе.
«Обезьяна срывает орех».
Щёлк! Щёлк!
Из чучела полетели клочья сухой соломы.
Щёлк — плечо. Клац — бедро. Хлоп! За «хлоп» я бы удостоился нагоняя от сенсея. Нагоняй — это взгляд. У мастера Ясухиро глаза — щёлочки. Посмотрит, ничего не скажет, а ты уже от сраму сгорел. Пастух овец лучше пасёт! Сейчас я сам себе сенсей. Считай, один взгляд получил. Щёлк! Клац! Бедро, плечо. Лицо, локоть…
Хлоп. Локоть!
Хлоп. Локоть, я сказал!
«Бог грома бьёт в барабан»!
Удары рукоятью — моё больное место. Берёшь плеть за «хвост», наматываешь два витка на ладонь. Лупишь рукоятью, как земледелец молотильным цепом. А я луплю, как прачка мокрым полотенцем.
Тресь!
Солома взлетела искрами серо-жёлтого фейерверка. У чучела отвалилась левая рука. Теперь придётся делать новое чучело.
— Молодец.
Отец стоял под сакурой на безопасном расстоянии. Прищурился, склонил голову набок. Как он подошёл, я не услышал. Давно он там стоит?
— Силы много. С избытком.
Он вышел из-под дерева, протянул руку. Я отдал ему малую плеть. Отец взвесил её на ладони, взмахнул для пробы. Опустил, отвернулся. На щеках его заиграл лёгкий румянец. При всём моём к нему уважении, за отцом не водилось славы великого бойца. В детстве, случалось, он давал мне уроки, но с годами перестал: смущался.
— Упражняешься? Это хорошо.
— Вы слишком добры ко мне.
Склонившись в поклоне, я поблагодарил его за похвалу.
— Мне кажется, ты редко посещаешь додзё Ясухиро-сенсея. Почему?
Я промолчал. Отцу не хуже меня известно, почему.
— Тебе стыдно?
— Угу, — кивнул я.
— Мы не всегда можем заплатить за твои посещения?
Я внимательно изучал грязные пальцы своих босых ног.
— Сенсей когда-нибудь требовал с тебя плату? Напоминал о ней?
— Нет.
И мне стыдно вдвойне, хотел добавить я.
— Самое постыдное — не знать стыда. Стыдящийся — добродетелен. Так говорили предки. Может быть, он велел тебе не приходить, пока наша семья не вернёт долг?
— Нет. Но…
— Говори.
— Отец, вы же сами всё знаете!
— Допустим, знаю. Но я хочу услышать это от тебя.
— Зачем?
— Самурай должен уметь сражаться. Но ещё он должен уметь внятно выражать свои мысли. Тогда и сражаться придётся реже, уж поверь моему опыту.
Раньше отец был немногословен. Что толкнуло его ко мне? Развязало язык? Ну да, смерть матери, обвинение, а потом и болезнь жены. Мужчина в таком случае тянется к мужчине. На его месте я бы тоже потянулся к сыну.
Я вздохнул.
— Ваш досточтимый дед, мой прадед, Ивамото Йошинори, оправдывая свою славную фамилию[15], основал школу воинских искусств «Дзюнанна Йосеи»[16]. К сожалению, у него не было сыновей, только дочери…
Прадеда я не застал. Он умер до моего рождения. В детстве Ивамото Йошинори был для меня не живым человеком — и даже не легендой или примером для подражания. Он был упущенной возможностью. Ну что ему стоило поручить школу моему отцу? Нет сына-наследника? Подожди, пока дочь родит тебе внука! Глядишь, и мы сейчас жили бы побогаче, и я бы непременно выбился в мастера. Позже я вырос и понял, по какой причине Ивамото-сенсей поступил так, как поступил.