Князь же великий то слышав и прослезися. И рече: «Будет, господине, победа». И рече Волынец: «Не подобает сего, государю, в полцех поведати никому же, но токмо бога молити и святых его призывати».
И рано утре начата на кони своя садитися и повеле всякому крестом огражатися, то бо есть победа на поганых. В ту же нощь нехто муж имянем Фома Хабычеев, разбойник, поставлен сторожем от великого князя на реце на Чюдо на Михайлово крепкою сторожою от поганых. Сего же уверяя бог и откры ему видение в нощь сию. И виде на высоте облак изряден прииде от востока велик зело. И от полудненыя страны приидоша два уноши светлы зело, имуще в руках своих по мечю остру и ркуще полковником татарским: «Кто вы повеле требити отечество наше? Нам дарова господь стрещи его, начнем сещи их, то ни един от них не избысть». И оттоле человек той верен бысть и целомудр. И наутриа поведа великому князю единому. Он же глагола ему: «Не глаголи сего никому же». Сам же востав и воздев руце на небо и нача плакатися и глаголати: «Господи, владико человеколюбие, молитвами святых мученик Бориса и Глеба помози ми, яко Моисею на Амалика и прадеду нашему великому князю Александру на хвалящагося на римского короля Магнуша, и разорив его отечество. Но поели на ны милостью свою и просвети нас благоутробным своим милосердием. Не предай же нас, раб своих, на смех поганым, да не порадуются врази наши и да не ркут в странах своих: «Где есть бог их, на него же уповаша»? Помози, господи, православному христьянству, иже имянуют имя твое святое».
Приспе же праздник сентября 8, начало спасенна нашего, рожеству святей богородицы, свитающу пятку, восходящу солнцу, и бысть утра мгла. И начата стязи христьянстии простиратися и трубы мнози трубити. Уже бо русских князей и воевод и всех удалых людей кони укротеша, глас же трубный кождо под своим знаменем, полци же идоша, елико как кому повелеша по поучению. Часу же второму наставшу, начата трубити ото обоих стран. Татарския же трубы яко онемеша, а русския полки утвердишася. Еще полк с полком не видитца, поне же бо утро велми мгляно. И земля под ними стонет, грозу подает на восток до моря, а на запад [280] до Дуная, поле прегибающеся, кровавыя реки выступающе из мест тех. Великому же князю преседающе на борзый конь и ездящу по полком глаголющу: «Отци и братия мои, господа ради подвизайтеся, святых ради церквей и веры ради христьянския. Сия бо смерть не смерть есть, но живот вечный. Ничто же убо земнаго не помышляйте и не желайте брате земнаго живота, но да венцы увяземся от Христа бога душам нашим».
Утвердив же полки русския, и спиде с того коня на иной конь и совлече с себя приволоку царьскую и в ыную облечеся, той же конь даст под Михаила под Ондреевича под Бренка и ту приволоку на него положи, иже бе любим паче меры, и то знамение повеле под ним возити. И под тем знаменем убиен бысть за великого князя. Князь же великий став и воздев руце свои на небо и вложи в недра своя, выим крест живоносный, на нем же бе воображение страсти господни, в нем же бе древо животное, восплакася горко и рече: «На тебе же надеюся, конечное живоносное древо, крест господень, иже сим образом явися царю Констянтину греческому, и дал еси ему брань сущу на нечестивых и не оскудным образом победи их. И не могуть обрезаннии человеци противу образа твоего стояти. И тако удиви, господи, милость свою на рабе своем». Се же ему глаголющу, в тоже время привезоша ему книги от преподобнаго игумена Сергея, в них же бе написано великому князю и всем русским князем мир и благословение и всему православному войску. Князь же великий от преподобнаго приим писание и прочет и целова посолника его любезно. Тем же писанием, аки бронями некими, вооружився твердо. Еще же даст ему от старца дар посланный, хлебец пречистые богоматери. Князь же великий сьед хлебец святыя троица: «Пресвятая госпоже богородице, помогай нам молитвами твоего игумена Сергея». И. приим конь свой и взем палицу свою железную и подвижеся ис полку вон и восхоте преже сам почати от горести душа за свою обиду. Мнози же князи русския, и воеводы, и богатыри, удержаша его и возбраниша ему: «Не подобает тебе, государю, самому в полку битися. Подобает тебе особе ё полку стояти и нас разсмотрите, то пред кем нам явитися. Егда спасет тебя господь, великого государя, и кому случитца смерть или живот, и ты почему разумеешь, кого как чтити и кого како жаловати. Мы же вси готовы есмя головы своя положити за тебя, за ласкова государя, а тобе подобает память творити и в книгах писати памяти деля русских сынов, иже по нас будут, яко же иногда Леонтей Феодору Тирону память сотворити. Аще ли тебе единаго изгубим, то который успех будет нам. И будем яко стада овчие не имущи пастуха, учнем скитатися по пустыням и пришед волцы расхитят ны, и кто может нас собрати. Тебе же государю подобает спасти себе и нас». Князь же великий прослезився и рече: «Братия моя милая, добры ваши речи и не могу отвещати противу вас, известно бо глаголете, но паче спейте, токмо похваляю вас. Вы бо есте блажении раби, но паче весте и разумейте мучение святаго мученика Арефы, егда мучен бысть царем Амиритским и Дунасом Жидовином, и по многих муках повеле его царь усекнути. И крепцы его воины и доблии воеводы, един пред единым, спешит на преди посечен быти. И единоумно вси главы своя под меч кланяху, видяху конец живота своего. И един некоторый воевода возбрани своему войску и рече: «Ведаете, брате, не аз ли у земнаго царя на пиру преже вас чару приймах. А ныне тако же хощу преже вас христову чашу пити и преже вас умрети и венець от рукы христовы приняти». И приступив воин главу ему отсече и последи 500 воин усечени быша. И ныне, братие, кто есть боле мене в русских сынех, но аз вам глава, а мне бог глава, вся бо от господа благая прияхом, а злых ли не хощем терпети. На мя бо единого вся си воздвигошася и вижу вас побиваемых, а к тему прочее не терплю, да опщую чашу имам с вами пити и общею смертию имам умрети с вами вместе».