Заложив руки в карманы, Зайцев ходил и ходил по каюте, мысленно рисуя в своем воображении дальний опасный поход, выпавший на его долю, и он уже видел глазок перископа, который, вероятно, будет преследовать его на, всем пути. Раньше, бывало, заметил следы торпеды — уклонился и пошел в атаку глубинными бомбами. Потопишь или нет — другой вопрос, а страху на них нагонишь. Теперь акустическая торпеда! От нее никуда не денешься. Даже в темноте придет на шум винтов, и, как бы ты искусно ни маневрировал, все равно конец. Он сел в кресло, пальцы нервно сжали карандаш, отбивая дробь по столу. Зайцев не понимал, что с ним происходит.
Расшнуровав ботинки и сняв брюки, он вытянулся на койке. Он напрягал весь свой разум, чтобы ответить себе на вопрос: почему так поступил Максимов? Конечно, не из благих побуждений, а по старой злобе. Неприятно было ворошить прошлое, вспоминать инспекцию, разговоры с Трофимовым и прочее. А вместе с тем оттуда все тянется. «Что я, собственно, сделал ему плохого? Выводы инспекции! Так и без меня бы их написали.
Эх, напрасно пошел к нему служить! Бежать бы как черту от ладана. А теперь весь в его власти, что захочет, то и сделает... Большей кары, пожалуй, и не придумаешь, чем этот поход. Наверное, решил, что не вернусь. Ну, это мы еще посмотрим».
И опять Зайцев подумал о том вечере, когда случилась катастрофа и погибли корабли, а он принял решение свернуть с курса и идти в ближайшую базу. Кого в этом винить? Трофимова? Он подсказал. И тоже, возможно, не без задней мысли. У командира всегда должно быть свое мнение, своя твердая позиция. Если ты рохля, другим в рот смотришь и ждешь подсказки — грош тебе цена! Ты не заслуживаешь уважения. Тебе нельзя доверять корабль и человеческие жизни, потому что в минуту, когда нужно будет принять решение, ты засомневаешься в самом себе и погубишь задуманное дело. Только теперь нелегкой ценой приходил Зайцев к пониманию этой, быть может и несложной, житейской истины.
Из головы не выходила мысль: зачем Трофимов подсказал решение уйти — по незнанию обстановки или со злым умыслом?
* * *
Утро не принесло Зайцеву облегчения.
В каюту явился инженер-механик, протянул руку и со свойственной ему доброжелательностью поздравил командира с возвращением.
— Спасибо, — глухо отозвался Зайцев, подумав: «Нужны мне твои поздравления, как бабочке зонтик!»
— Неприятности. Оно и понятно. — Анисимов развел руками. — Ведь мы могли атаковать их глубинными бомбами, если не потопить, то как следует шугануть немцев, а тем временем оказать помощь нашим товарищам.
— Кто же знал, что там была лодка? Ведь не я один. Трофимов тоже принял их за мины.
— Ну что Трофимов! Ему не отвечать. Он скользкий, как налим. Сегодня скажет одно, завтра другое.
Зайцев пристально посмотрел в глаза Анисимову и подумал: пожалуй, правда...
Анисимов осведомился насчет здоровья комдива.
— Как будто ранен в голову. В госпиталь положили. Анисимов с сожалением покачал головой:
— Теперь какие планы, товарищ командир?
— Задание есть. Пойдем к мысу Желания. Там немецкая лодка орудует, обстреляла и сожгла продовольственный склад. Мы должны доставить продовольствие и боеприпасы...
— Ледокол дадут? Или как?
— Какой ледокол?! Откуда он возьмется? У базы плавсредства — катера да баркасы. А вы ледокол захотели! Сами будем пробиваться.
— Как можно самим, ведь там плавучие льды!
— И все же будем пробиваться.
Анисимов знал, как трудно и опасно плавать в эту пору на Крайнем Севере. Чем ближе к полюсу, тем больше туманов, толще и плотнее льды. Однако нельзя было не понять Зайцева: у него нет выбора, он не может возражать, в его положении человек хоть в пасть льву полезет.
Анисимов попросил разрешения выйти и направился к двери. Зайцев тоже вышел на палубу. Их сразу окружили матросы, послышались вопросы, и все об одном и том же: что с комдивом? Зайцев нехотя отвечал и негодуя думал: «Будь я на месте Максимова, им было бы наплевать, жив я или богу душу отдал».