Продрогший, съежившийся Голубев, должно быть, так и не снимал наушников: на груди по-прежнему висел маленький микрофон. Сейчас он снова повторял:
— Я «кит пятнадцать»... Я «кит пятнадцать»... Никто не отвечал.
Пчелке захотелось рассеять тяжелые мысли, собиравшиеся как тучи перед грозой.
— Куда ж вы подавались, товарищ лейтенант? Я тильки лунку начав рубать, глянув, а вин след простыв... — с забавной гримасой на лице рассказывал он.
— Мы с Василием взялись за руки и не отходили от саней, — объяснял Кормушенко, продолжая растирать снегом обмороженную щеку. — А вот вы-то как, мичман?
— Усе ничего. Тильки нога, хвороба ее возьми, под бур подвернулась, — сообщил Пчелка, показывая на ушибленную ногу. Теперь он сбросил меховой сапог, снял носок, и все увидели черноту, выступавшую на голени.
— Давай-ка я тебе помассирую, враз пройдет, — предложил Голубев. Но едва он дотронулся до больного места, как Пчелка вздрогнул и отстранил его руку:
— Ладно. Потерплю.
Он осторожно натянул меховой сапог.
— Товарищ лейтенант, никто не отвечает, — произнес Голубев, снова и снова включая рацию. Его черные глазки умоляюще смотрели на Кормушенко. — Может, дадим СОС?!
Кормушенко выпрямился и строго глянул на него:
— На войне люди попадали в окружение врагов, без снарядов, патронов. Голодные, ремни ели, и то не теряли надежды. Ты же сам стоял под дулами немецких автоматов, а тут нюни распустил...
Голубев смутился, отвел глаза в сторону.
— Давай поихали, дело не ждет, — сердито проговорил Пчелка.
Все трое снова зашагали по снежной целине, под ослепительно яркими лучами полярного солнца. Они не нашли той площадки, которую Пчелка выбрал для установки метеостанции. Ее замело снегом, и они пришли к выводу, что поиски займут слишком много времени. Лучше все начать сначала. Благо есть лопаты. В нескольких местах разгребли снег. Проверили — трещин нет. Пчелка опять взялся за бур, начал сверлить лед. Чем глубже уходило острие, тем больше надо было усилий... Одному не справиться. Геннадий и Голубев помогали. Не терять зря ни минуты. Надо побыстрее установить станцию, чтобы проверить ее работу. Геннадий очертил квадрат, взял в руки кирку, ударил по льду с силой, наотмашь — раз, другой, третий... Скоро утомился. Снял шапку, вытер потный лоб и глянул на Голубева. Тот совсем съежился, изморозь выросла на бровях и ресницах.
— Ишь как тебя разрисовало. Небось закоченел? На-ка, враз согреешься, — Геннадий передал ему кирку и подошел к Пчелке, склонившемуся над буром. Завидев лейтенанта, тот распрямился и виновато проговорил:
— Никак до воды не добраться, бисова сила.
— Отставить! — скомандовал Геннадий. — Шурфик есть — и хорошо. Остальное сделает за нас взрывчатка.
Сняв с санок мешочек с толом и бикфордов шнур, он подошел к лунке и принялся забивать пробуренное отверстие, а когда все было готово, крикнул предостерегающе:
— Ребята, подальше...
Все трое поспешили в сторону, волоча за собой санки с приборами.
Синий огонек полз по шнуру к лунке, и очень скоро впереди грохнуло. Было похоже, будто в воздух летели обломки упругого толстого стекла.
Теперь все трое бросились обратно к лунке и увидели уже не шурфик, а небольшой колодец, по краям которого валялись осколки льда, а в глубине зияла неведомая пустота.
Геннадий опустил тут измерительную рейку с зацепом, а вытащив обратно, торжественно провозгласил:
— Вода! — И, посмотрев на деления, добавил: — Ого, два метра шестьдесят сантиметров. Что надо! Блок питания войдет тютелька в тютельку.
Геннадий сделал запись в книжке, спрятал ее в меховой карман и тут заметил, что Голубев, побледнев, опустился на снег, Геннадий тронул его за плечо:
— Что с тобой, Василий?
— Не знаю, озноб по всему телу...
Старшине неловко было сознаться в своей слабости.
— Не робей. Сейчас получишь хорошее лекарства. Геннадий достал фляжку, налил спирт в пластмассовый стаканчик и протянул:
— На, выпей. И вам, мичман, — добавил он, протягивая второй стакан.
Щеки Голубева разрумянились, улыбка чуть тронула его губы.