— Тогда я не стану руководить гвардией, — отрезал Алек. — Друг мне дороже полка людей, особенно помнящих только плохое.
Орвик спорить понапрасну не стал, лишь пожал плечами, смиряясь с решением упрямого, как сотня ослов (простите за не слишком лестное сравнение) сына Золотого льва. Уж кому, как не ему, знать о поразительной твёрдости характера Алека.
Коронация Марлона Руана прошла не столь пышно и празднично, как дарование его отцу титула лорд-хранителя королевства. Новая гвардия блистала начищенными доспехами, но солнечный свет не отражался в их зерцалах — небо с утра затянули тучи. Играл королевский оркестр, делегация разряженных в пух и прах делегатов парламента с короной на бархатной подушке, скипетром и мечом, трон, установленный во внутреннем дворе. И общая обстановка нервозности, все словно бы ждали появления Елизаветы с войском прямо здесь, хотя по данным разведки она остановилась в нескольких неделях пути от Престона, неподалёку от города Сауторк, готовясь к решительному маршу на столицу.
Мне совершенно не хотелось присутствовать на коронации, однако Орвик с Алеком настояли на этом, противостоять обоим, выступившим единым фронтом, было выше моих сил. Я предпочёл почётную капитуляцию долгому и безнадёжному сражению. И вот я стоял во внутреннем дворе, рядом с Алеком, наотрез отказавшимся возглавить гвардейский полк, глядя на Марлона, принимающего символы королевской власти от делегатов парламента и престарелого кардинала Брефорда, глядевшего на сына Золотого льва не скрывая ненависти (конечно, дядя короля и брат убитого при Сент-Орбане герцога Аредина имел полное право ненавидеть всех своих дальних родственников по мечу). Мысли же мои были далеко отсюда — дома, в Тор-Фарроу, куда мне навеки закрыта дорога, где меня ненавидят и считают убийцей отца и брата. А ведь если рассудить здраво, так оно и есть, по крайней мере, отца я в могилу свёл это, как пить дать.
А уже наследующий день под гром всё того же королевского оркестра войско нового короля выступало из Престона к Сауторку для решительного, последнего как все надеялись, боя с Елизаветой. С нами было около двадцати тысяч войска — в основном рыцари с дружинами, но были и эрландеры с берландерами, давние союзники Руанов, с кланами которых ещё покойный Александр свёл тесную дружбу в бытность свою вице-королём северных провинций. Численности армии Елизаветы мы не знали, но, по слухам, она таяла на глазах, ибо деньги из Адранды для мейсенцев и салентинцев не пришли, а добычи с грабежей хватало не на всех. Обиженные капитаны покидали королеву (или теперь уже нет?), верными ей оставались лишь фиарийские рыцари, да и то из-за строгости их грозного предводителя графа Диомеля. Так что шансы на победу у нас были вполне реальные.
— Ваша уловка, милорд граф, — с искренним уважением произнёс Николас Кьонти, — сработала на все сто. Почти половина моих людей, якобы дезертировавших, сейчас сидит вот в этом лесу. — Он установил на соответствующее место на карте местности фигурку салентинского солдата с миниатюрной винтовкой на плече.
— Разделите их ещё надвое и поставите здесь и здесь. — Диомель поставил на опушке того же леса два синих флажка, обозначавших всё тех же фиарийских стрелков. — До команды укроетесь в зарослях, благо весна в этом году ранняя и зелени хватает.
Действительно, в тот год, не смотря на общеизвестную плохую погоду страндарского острова, порадовал солнцем и теплом уже в середине марта, чем не замедлила воспользоваться природа — всё распускалось зеленело, обеспечивая практически идеальное прикрытие для засады.
— Вы, мастер Вольфгер, — продолжил фиариец, крутя в руках серый флажок (обозначавший мейсенцев), — встанете здесь. — Он поставил его между синими, чуть ближе к реке, подпиравшей их с тыла реке Гильду, заболоченные берега которого не давали пространства для манёвра тяжёлой рыцарской коннице. Одновременно строй наёмников прикрывал укреплённый лагерь Елизаветы. — Сколько, кстати, у вас "дезертиров", мастер?
— Примерно четверть, — ответил мейсенец, — остальных уговорить не удалось. Гордые все.
— Встанут в лагере, — кивнул Диомель. — И пускай поумерят свою гордость.
— А что делать нам? — встрял Эдмунд Аредин, которому надоело молча стоять истуканом в штабной палатке.
— Вы со своими рыцарями будете при мне, — ответил фиариец, — мы единым клином ударим по руанцам, после того как выстрелят салентинцы.