Комнатка, где жил Гошка, тоже была маленькая, поэтому бабушкина кровать в ней не поместилась, и бабушка спала на топчане в ванной комнате, в которой, как и у Лёньки, ванны не было. Когда бабушка уходила в церковь, Гошка и Лёнька забирались на ее топчан, покрытый покрывалом в цветочек, доставали заветную бабушкину книгу под названием Библия и рассматривали картинки.
Когда Лёнька с Гошкой спустились с крыши, раздалась музыка и серьезный голос объявил: «Отбой воздушной тревоги».
Бабушка встретила их на пороге, сказала, что она уходит, и посоветовала не бить баклуши, а сходить на лютеранское кладбище да набрать желудей.
– Я из них в восемнадцатом году такой кофе готовила! Блеск!
– сказала она на прощанье.
А потом Лёнька рассказал Гошке про бомбежку, а Гошка сообщил о бомбе, что угодила в женское общежитие фабрики Желябова.
ЖЕЛУДИ
Лютеранское кладбище пряталось за забором сразу за желтым домом, где аптека. Прямо напротив аптеки в заборе кто-то проделал дыру. Через эту дыру можно было запросто проникнуть на кладбище. Это кладбище называли немецким, потому что там хоронили немцев с давних времен.
Когда Лёнька и Гошка отправились за желудями, к ним подошел Вовка из третьей парадной и сказал, что тоже хочет набрать желудей.
– А тебе-то зачем? – спросил Гошка. – Кофе варить или из рогатки стрелять?
А Вовка принял важный вид и нехотя ответил, что желуди на что-нибудь, да пригодятся.
На кладбище высились старые дубы. Говорили, будто им лет по сто. А может, и больше. Самый развесистый рос около «овечки». Так называли надгробие, которое украшали скульптуры девушки, юноши, собаки и овечки. Потому и называли «овечкой».
Гошке кто-то рассказал, что девушке из богатых не разрешили выйти замуж за голодаевского пастуха. Девушка расстроилась, пастух тоже, они бросились в залив и утонули. А потом выяснилось, что это могила богатой, старой и одинокой женщины, что девушка и юноша – это любовь, собака – верность, а овечка – кротость. Когда Лёнька и Гошка узнали эту историю, так даже расстроились. Пастух и девушка им нравились больше, чем богатая старуха с ее аллегориями. Что это называется аллегорией, сказала мама. Около «овечки» рос здоровенный дуб, на его нижние ветви можно было забраться с мраморной скамьи надгробия. Лёнька и Гошка полезли на этот дуб, Вовка полез на соседнее дерево.
– Там желуди толще, – сказал он.
Когда Лёнька нарвал два кармана желудей, на соседнем дубе треснул сук, и Вовка упал на землю.
Лёнька и Гошка слезли с дуба и подбежали к Вовке. Он лежал на спине и молчал.
– Ну ты как? – спросил Гошка.
Вовка молчал. Лёньке стало страшно: а вдруг Вовка разбился насмерть? Лёнька и Гошка посмотрели друг на друга, не говоря ни слова, взяли Вовку за руки и поволокли с кладбища в аптеку.
Женщина в белом халате посмотрела на Вовку и спросила:
– Что с ним?
– С дуба упал, – сказал Гошка.
– А зачем он туда полез?
– За желудями.
– А он живой? – спросил Лёнька.
Аптекарша склонилась над Вовкой, дотронулась до его шеи и шепнула:
– Живой, не волнуйтесь. Сейчас его отправим в больницу, и, надеюсь, все будет в порядке.
Вовку увезли в карете скорой помощи, а Гошке аптекарша дала записку с адресом больницы и телефон. Эту записку надо было отдать Вовкиной маме. Что и было сделано. Только в квартире никого не было, и записку опустили в щель входной двери. В эту щель почтальоны всегда письма бросают.
Потом Лёнька и Гошка договорились, что завтра зайдут в школу. Просто так. И Лёнька пошел домой.
В ПЕРВЫЙ РАЗ
Дома Лёнька вытряхнул желуди на свою кровать и стал думать, куда бы их спрятать, чтобы маме не рассказывать про Вовку. Думал-думал – и вдруг вспомнил, что с утра ничего не ел. Он никогда не хотел есть. Если его звали обедать, он ел нехотя, без хлеба. И вообще считал еду делом, нужным только маме с папой. Для его воспитания.
А сейчас он бы и поел, но в доме ничего, кроме желудей, не было. Лёнька погрыз желудь, но вкус дубового плода ему не понравился. Лёнька высыпал желуди в школьный портфель и стал ждать маму, на этот раз с надеждой на обед.