— Попросите его приехать.
— Слушаюсь, товарищ подполковник.
В библиотеку вернулся лейтенант Серков.
— Поручил этого хлюста старшине Ничипуренко. От него не уйдет.
— Отлично. — Подполковник откинулся в кресле и задумчиво погладил подбородок.
— Этот мальчишка может дать ключ ко всему фашистскому подполью. Он просто одураченный, которому матерые фашистские негодяи заморочили голову, — сказал подполковник. — Постараемся найти пути к его сердцу.
Лейтенант Серков прошелся по комнате.
— А вы не опасаетесь, товарищ подполковник, что пока мы найдем эти пути, вервольфовцы отправят всех нас на тот свет?
— Что же вы предлагаете, лейтенант Серков? — голос подполковника звучал строго. — Уйти из замка?
— Нам уходить нельзя… Похоже, что вервольфовские гнезда где-то совсем рядом. Но стоит ли держать здесь госпиталь?
Подполковник ответил не сразу.
— Приходится, лейтенант, — наконец заговорил он. — Убрать госпиталь — это частично капитулировать. Если мы переселим его из замка, то этим самым в какой-то мере дадим понять, что боимся их.
В комнату уверенным, четким шагом вошел капитан Нелин. Только резкая поперечная морщинка на лбу и покрасневшие глаза свидетельствовали о его усталости. Но обмундирование капитана было отутюжено, сапоги блестели, к кителю был подшит белоснежный подворотничок. За капитаном неторопливо шагал сутулый, большерукий человек в стареньком штатском костюме. Сквозь выпуклые стекла круглых очков смотрели голубые глаза, строгие и добрые.
— Здравия желаю, товарищ подполковник! — капитан Нелин обернулся к человеку в штатском. — А это наш бургомистр, Ганс Вернер.
Подполковник крепко пожал руку бургомистра и ощутил ее твердость и силу.
— Садитесь, товарищи! — пригласил подполковник. — Сейчас поговорим, потом пообедаем. Ведь вы, наверное, не успели пообедать?
— И позавтракать тоже не успели! — улыбнулся Ганс Вернер.
— Товарищ Вернер всю ночь проработал на электростанции, — пояснил капитан.
— Да, сегодня вечером мы дадим городу свет, — кивнул головой бургомистр.
— Так какие у вас дела? — спросил подполковник, обращаясь к капитану.
— Я не мешаю? — спросил Ганс Вернер.
— Конечно, не мешаешь, товарищ Вернер, — ответил Нелин. — У нас с тобой теперь одни, общие дела.
— У всех коммунистов всегда одни, общие дела, — улыбнулся бургомистр и достал из кармана пиджака прокуренную трубочку. — Тогда я буду курить, если мне разрешат.
— Курите, курите, — подполковник подвинул к Гансу раскрытую коробку “Казбека”.
Немец неторопливо достал две папиросы и вышелушил из них табак в свою трубку.
— Дела у нас невеселые, товарищ подполковник, — нахмурился капитан Нелин. — Сегодня ночью где-то в районе замка работала неизвестная радиостанция. Шифрованная передача продолжалась семь минут. Радиограмма пока не расшифрована.
— Так. — Лицо подполковника стало строгим. — Еще что?
— Ночью была совершена попытка нападения на мучной склад. Часовой убил двух нападавших автоматной очередью. Опознать их не удалось. Наверное, нездешние… — Капитан Нелин взял папиросу, щелкнул зажигалкой и жадно затянулся дымом. — Что за проклятый город мне достался! В других городах давно уже тишина и порядок. А в Эйзенбурге самая настоящая война.
— Осенью, перед смертью, мухи всегда злее, — сказал Ганс Вернер.
— Товарищ Вернер! — подполковник взглянул в глаза немца. — Мы поймали одну такую муху. Она пыталась насыпать стрихнину в пищу раненым. Надо разузнать, откуда она залетела. И, может быть, заставить ее разговориться.
— Я рад помочь, если смогу.
Подполковник распорядился привести диверсанта. Тот вошел с дерзкой ухмылкой на мальчишеском лице. Но, увидев Ганса Вернера, ссутулился, опустил голову.
— О, этот юноша мне знаком! — сказал Ганс Вернер. — Это сын нашего аптекаря Бротта, Эдуард. Хороший, очень хороший человек был старый Бротт. Он не раз выручал наших подпольщиков-антифашистов, прятал их у себя.
— Это ложь! — выкрикнул Эдуард.
— Нет, это правда, — спокойно возразил Ганс Вернер. — Если ты не веришь мне, спроси у своей матери. Кстати, она каждый день приходит ко мне, плачет и просит найти сына. Твоего отца, Эдуард, фашисты угнали на восточный фронт. Там он и погиб. У матери остался только ты.
— Теперь не станет и меня! — Эдуард всхлипнул. — Меня расстреляют?
— Я, пожалуй, во имя памяти твоего отца, буду ходатайствовать за тебя, — сказал Ганс Вернер. — Как вы на это смотрите, товарищ подполковник?
— Ну что ж, ваше поручительство имеет большой вес, товарищ Ганс Вернер. — Подполковник внимательно посмотрел в растерянное лицо мальчишки. — И, кроме того, Советская власть не мстит обманутым. Можешь вернуться к матери.
— Подожди меня внизу, Эдуард, — сказал Ганс Вернер. — Я сам отвезу тебя к твоей матери. Побудь дома, подумай. Если ты настоящий человек, то поймешь, как это подло сыпать яд в пищу раненым. Поймешь и расскажешь, кто поручил тебе совершить эту подлость… Иди, Эдуард!
Мальчишка закрыл лицо ладонями и, пошатываясь, вышел из комнаты.
Петр Захарович Ничипуренко проснулся как и наказывал сам себе — без четверти двенадцать. Сменять сержанта Коновалова на посту в склепе нужно было ровно в полночь.
Ничипуренко потянулся, зевнул и несколько минут протирал глаза. Очень хотелось спать. Отдохнуть удалось всего три часа.
Ловко намотав портянки, старшина обулся, туго подпоясался широким ремнем с висящим на нем кинжалом в ножнах. Потом внимательно проверил автомат.
— Дядя Петя! — шепотом окликнул его с соседней кровати Коля.
— Ну, чего тебе? Чего не спишь?
— А я днем выспался… Можно, дядя Петя, я с вами пойду?
— Со мной? — старшина притворно строго нахмурил брови. — А чего ты там делать будешь?
— Вам помогать… Охранять боеприпасы… И еще читать. Книгу мировую я в полковой библиотеке сегодня взял. Называется “Крестоносцы”. Про этих самых рыцарей, как они над людьми издевались.
— Ну ладно, идем! — кивнул головой старшина — Вдвоем и, верно, лучше охрану нести.
Через несколько минут они уже стучали в запертую изнутри тяжелую, окованную железом дверь. Сержант Коновалов, узнав голос старшины, отодвинул тяжелый засов.
— Ну, как ты тут? — спросил Ничипуренко.
— Да не больно ладно, товарищ старшина. — Сержант покосился на дверь, ведущую во второй склеп и прошептал: — Кто-то возится за дверью. Дергает ее. Я уже помощь звать собирался.
— Может, почудилось? Там ведь нет ни входа, ни выхода.
— Нет, не почудилось. Кто-то через щель в дверях тросик пилить пытался. А как окликнул его, все стихло.
Старшина взял с могильного памятника стоявший там аккумуляторный фонарик и осветил двустворчатую железную дверь, ведущую в соседний склеп. На створках двери были толстые петли из кованого железа. Когда-то в эти петли вставляли дужку замка. А сейчас сквозь них был продет кусок толстого проволочного троса, концы которого соединялись причудливым морским узлом.
— Верно, кто-то с тросом шуровал! — проворчал Ничипуренко. — Две проволочки перепилены… Видать, никак покойнички фашистские не успокоятся… Ладно, иди, сержант! Уж мы с Николаем их успокоим.
Пока Петр Захарович запирал двери за сержантом, Коля с любопытством осматривал склеп — унылое, серое сводчатое помещение с узкой лестницей в углу.
“Это — в часовню”, — догадался Николай.
В каменный пол склепа в два ряда были вмурованы тяжелые гранитные надгробия.
На левой половине склепа надгробий не было. И там экипаж “катюши” сложил свое имущество — небольшой штабель ящиков со снарядами, три катушки телефонного провода, объемистую кружку с автолом, топоры, кирки и лопаты.
Осмотрев склеп, Коля подошел к надгробиям. Их было двенадцать. Мальчик, с трудом разбирая готический шрифт, все же понял, что надгробия были установлены на могилах фон Шлиппенбахов. Здесь было похоронено несколько поколений владельцев замка.