— Мы в одном подъезде живем…
— В одном подъе-е-зде! — зло ответила Наташа. — Тоже мне — объяснил! Ты просто черствый и бездушный тип! Понял?
— Ну вот еще… — всхлипнув, засмеялся Генка, но когда увидел, что не только Наташа, но и Роман с Борисом смотрят на него с неприязнью и даже какой-то брезгливостью, он виновато, как это с ним часто случалось, пожал плечами и смущенно проговорил: — Чего это вы на меня так? Да я для Зойки делал, может быть, в три тысячи раз больше, чем вы все. Я за нее десять лет во дворе заступался. Вы не смотрите, что она такая тихоня, она страшно вредная. Но ее никто и пальцем не смеет трогать. Ну, что мне для нее сделать? Говорите, что?
Ребята молчали.
— Ага! В рот воды набрали? А я знаю что!.. Сходить в аптеку и купить Зойке лекарства!
— Неисправимый шут! — развела Наташа руками.
— А это еще посмотрим, кто шут, — уже с обидой в голосе, но все же усмехнувшись, ответил Генка.
— Да ты что, уже совсем того?.. — сжав кулаки и подняв их вверх, шепотом ругалась Наташа. — Дурья твоя голова, забыл, где мы находимся. Какая аптека! Вы только посмотрите на него, он чокнутый!
— Ну что ж… — почти с угрозой произнес Генка и подошел к телефону.
— Не трогай! — двинулся вслед за ним, поднявшись с кровати, Роман.
— Да не бойтесь, я ни папам, ни дедушкам звонить не стану, я просто узнаю, который час.
Генка дважды крутнул диск, из трубки, в наступившей тишине это все ясно услышали, отчетливо донеслось: «Два часа пятнадцать минут».
— Поздновато, — кладя трубку, вздохнул Генка. — Но ничего, я знаю, где живет аптекарша. Она живет с аптекой рядом.
Генка вынул из кармана коробок со спичками, положил на тумбочку.
— Пусть остаются, а то намокнут. — И пошел к дверям.
— Постой, — удержал его за руку Борис. — Ты что, на ту сторону хочешь, в село?
— А что, ты знаешь аптеку поближе, здесь, на острове? — криво и презрительно усмехнулся Генка.
— Одному тебе нельзя, и я с тобой, — с мрачным спокойствием сказал Борис.
— Может, еще и Романа прихватим? — насмешливо хихикнул Генка.
Роман почувствовал, как у него все сжалось внутри, он даже ощутил легкую тошноту. Нет, не от страха, он не был трусом и пошел бы с ними не задумываясь, умей он хоть немного плавать. Но сейчас он с отчаянием и оскорбительным бессилием думал о том, что вот и наступило то, чего он больше всего боялся, — его разоблачение. И не было никакого выхода. Генка, видимо, что-то подозревал и нарочно все время его испытывал. «Так какой все же выход?» — мучительно думал он. Отказаться, не пойти — посчитают не настоящим товарищем, трусом, а он к таким не относился. Сознаться, что не умеет плавать, — тоже позор.
И снова выручила Наташа.
— Идите вдвоем, одной мне будет страшно!.. — сказала она. — С нами останется Роман.
Но и тут Генка не сдержался, чтобы не уколоть:
— За вас решает дама, капитан!
Борис и Генка ушли.
Роман, закрывая за ними дверь, видел, как в квадрате света, падавшего из окна, хлюпая ногами по лужам, они взялись за руки и словно канули в непроглядную тьму дождливой ночи.
Роман постоял некоторое время в проеме двери и впервые в жизни почувствовал жгучую до боли зависть.
12. Свет в окне
Нет, наверное, такой темноты, к которой не привыкли бы глаза человека. Она была густа, как деготь, эта темнота, густа и мокра от все еще непрекращающегося дождя.
Они шли, наталкиваясь на кусты и деревья, до крови исцарапывая лицо, проваливаясь в какие-то ямки, которых вовсе не замечали вчера ни днем, ни вечером. Но вот они все же стали различать отдельные деревья, вернее их контуры, и заросли кустов, те были темнее самой темноты.
— Туда ли идем? — засомневался Борис.
— По-моему, туда, — неуверенно ответил Генка, продираясь сквозь густой кустарник.
Они остановились, прислушиваясь, и по усилившемуся шуму дождя (тут казалось, будто он лил на асфальт, даже раздавалось легкое потрескивание) ребята поняли, что перед ними река. Несмотря на стрекот дождя и журчанье, они ее различали, а потом, всмотревшись, увидели, а может, скорее почувствовали ее шуршащее движение. Осторожно подошли. На той, невидимой стороне реки было всегда полно рыболовов, туристов, горели костры. Сегодня дождь прогнал всех. Вдруг, чуть-чуть слева, где-то далеко-далеко ребята заметили крохотный, как далекая звезда, огонек. Он то мигал, пропадая, то появлялся снова.
— Это в селе, — сказал Генка, — значит, кто-то не спит еще, хорошим ориентиром нам будет…
— А мы там ни в какой овраг не свалимся?
— Нет, там луг, а потом поле, оно ровное. Мы с братеником как-то ходили туда. И аптеку я видел…
— А кто же ночью в ней?
— Найдем, домой сходим.
— А ты знаешь, где он живет?
— Кто он?
— Аптекарь…
— А может, это не он, а она, — засмеялся Генка.
— Может.
— Увидим. Раздевайся.
Они сняли с себя одежду, свернули ее в узелки. Дождь сразу же холодными струями набросился на них.
— Ух, вот это душ, — бочком, как бы боясь свалиться с обрыва, стал продвигаться к реке первым Генка. Борис шел следом. Генка чувствовал на своем плече его горячее дыхание. Ступили в воду. Какой теплой она показалась! Они даже постояли в ней некоторое время, согреваясь, наслаждаясь этим нежданным теплом.
А потом, держа в одной руке узелки, поплыли на боку, меняли руки — странно, уставала не та рука, которой они гребли, а та, в которой держали одежду.
— Что-то долго нет берега, — тяжело дыша, говорил Борис, — вроде бы и не широко здесь…
— Может, мы уже к городу подплываем, нич-ч-ч-чего не видно, — сказал Генка.
— Я плохо плаваю, — хриплым от усталости голосом выговорил Борис.
— Ничего, ничего, уже скоро, держись, Борька!
Борька и сам знал, что надо держаться, но уставала уже не только та рука, в которой он держал одежду, но, самое страшное, и та, которой он греб. Он переложил в нее одежду, но тут же почувствовал, что уже обе руки занемели, словно отнялись.
— Не могу больше, Ге-е-нка! — с отчаянием выдохнул он.
— Бери одежду в зубы! — выкрикнул Генка, подплыл к нему, они столкнулись. — Переворачивайся на спину.
— Не умею на спине…
Генка, барахтаясь, он тоже сильно устал, схватил Борькину одежду зубами и вновь, уже сквозь стиснутые зубы, промычал:
— Нырни, под водой будет легче.
Борька послушался, слегка притонул, руки его расслабились, и тут же почувствовал, что под водой и действительно стало вроде бы легче, этот короткий миг отдыха, когда он не греб, а просто расслабился, придал как бы новых сил. Он резко толкнулся о воду ногами, вытянув вперед руки, и снова поплыл. И тут же ощутил дно первым: у него ноги были длиннее Генкиных. Вслед за ним стал на дно и Генка. Пошатываясь, они вышли из воды, взобрались на берег и, не сговариваясь, трусцой побежали на огонек. Дождь уже не казался таким холодным, хотя они и не надевали рубашек, бежали, держа узелки с одеждой под мышкой. Луг был ровен, и ступням было приятно ощущение бархатистой мягкости травы, а от холодящей дождевой воды, напитавшей землю, ноги вовсе не мерзли, лишь казались более легкими и совсем не ощущали колючек.
Но лишь только началось поле, ребята сразу же почувствовали под ногами что-то жгуче колючее и решили надеть кеды.
— Это стерня, — сказал Генка. — Когда мы с братеником сюда приходили, тут росла пшеница. И тропинка была в ней через все поле к селу. Все время вправо и вправо, почти к самой аптеке.
— Найдешь ты сейчас эту твою тропинку, — сердито сказал Борис. — Давай уж лучше не вправо, а влево, вон на тот огонек…
Шуршал по земле дождь, шуршала под ногами, сминаемая кедами, стерня, она теперь уже не казалась колючей, а мягкой, податливо ломкой, по ней, так же, как и по лугу, сейчас идти было очень приятно. Залаяли собаки, откуда-то сладко потянуло запахом сена, коровьим молочным душком, и стало вдруг как-то сразу же уютно, словно ребята уже пришли домой и не будут никого и ничего в этой кромешной тьме разыскивать, идти назад под дождем, переплывать снова реку.