Этому смелому призыву аплодировали даже те, кто пришел на показ мод с пуговицами.
Один конец зала был отделен занавесом. Юрис обнаружил в занавесе проход и рывком очутился перед теми божественными существами, которые в сопровождении танго вызывали бесконечный восторг у многих тысяч зрителей.
Насколько в зрительном зале все эти существа выглядели возвышенными и скользящими, настолько здесь суетливыми и неуклюжими. Повсюду царила переодевальная суматоха! Быстрее! Быстрее! Снова улыбку на губы и — вперед! Переодеться в полминуты, так как каждую уже ждет следующее и вновь следующее платье, потому что все они живут только ради этих минут, чтобы выходить перед тысячами зрителей в новом, еще более красивом платье.
Ни одна из них не заметила внезапного появления Юриса, так как ни у одной не было на это времени, только — быстрее и быстрее! Пусть все лягут, увидев новое платье!
— Долой пуговицы! — сказал Юрис, увидев Лину всего в полуметре от себя, когда она стягивала только что превозносимое платье шазубль.
— Что вам нужно? — спросила Лина и одним рывком стянула платье, но в этом не было ничего неприличного, просто у нее была такая работа.
— Лина, может быть, вы вспомните, где на острове остался мой нож? — Юрис стоял перед Линой смущенный, боясь даже взглянуть на нее.
Между портнихами, которые сновали взад и вперед, что-то еще подправляя, что-то еще улучшая, возле журнального столика в мягком кресле сидел молодой человек со светлыми усиками и в больших темных очках, сидел и, ни на кого не обращая внимания, от скуки листал журналы мод. Он достал из кармана зеркальце и стал разглаживать свои усики, а в зеркальце очень хорошо мог видеть, что Юрис разговаривает с Линой. Разумеется, это был младший лейтенант.
Но Юрис его не заметил, у него не было ни времени, ни желания оглядываться по сторонам.
— Я дан этот нож Антонии Витынь, матери вашего жениха, чтобы она нарезала им колбасы для кота, но потом…
— Ступайте в кукольный театр и спросите у нее сами. Мне очень жаль, что судьба заставила нас провести один день вместе и даже танцевать, — ответила Лина величественно и даже чуточку высокомерно, так как на ней уже было очередное платье, которое называлось а-ля Марлен Дитрих, и это платье сразу же изменило ее поведение и даже манеру разговаривать.
Танго Паула Вышегор-Потрясайтиса звучало еще громче и величественнее, и из всех репродукторов Дома спорта уже разносилась очередная медитация:
— Современные бурные ритмы и стрессы вызвали своеобразное и всемирно признанное направление моды, полное романтики, полное ностальгии. Это стиль ретро, и сейчас вы увидите вечернее платье а-ля Марлен Дитрих. Это платье, вероятно, больше всего отвечает тому танго, которое исполняют наши мальчики.
— Какая вы красивая. Мне даже страшно вашей красоты, — пробормотал Юрис.
— Правда? — переспросила Лина.
— Если я в кого-то влюблюсь, то это навсегда, непоправимо и неотвратимо. Честное слово! — сказал Юрис вполне искренне, так как всего лишь второй раз в жизни осмеливался произнести такие слова, потому что это был тот редкий случай, когда его слова полностью совпали с его чувствами, реальностью и желаниями.
Любая другая на месте Лины смущенно потупилась бы и какое-то время не знала, что ответить этому симпатичному молодому человеку, поскольку этот молодой человек смотрел так страстно и обожающе, но Лину это признание заставило вскипеть:
— Любовь! Навсегда! Неотвратимо, до гробовой доски! Если ты когда-нибудь умрешь, то и моя жизнь утратит всякий смысл! Убирайтесь! Видеть вас больше не желаю! Честное слово! — Лина уже не выглядела горделивой и таинственной дамой, но она тут же спохватилась, поскольку это была лишь минутная слабость, и тут же исчезла за занавесом.
Все еще звучало все то же танго, тысячи зрителей ахали в восторге. Юрису был непонятен этот восторг, так как подобные наряды он уже видел в старых журналах, но сомнения его старалась развеять медитация, разносящаяся по репродукторам:
— Вот настоящий и классический образец стиля ретро, так что не будем бояться носить его в торжественных и романтических случаях. Ретро — это тяга ко всему забытому, тяга к прежней ясности, тяга к старой красоте и к старому образу жизни. Неужели вы действительно не тоскуете по всему этому? И никогда не тосковали?