— Только осторожней. Это будет номер высшего класса. Будет что вспомнить! — восторгу Янки не было предела. — Как на острове все были на меня злы! А за что? Вот я и хочу поглядеть, как они поплачут! И как потом засмеются от радости. Почему не доставить людям радость!
Юрис и банщик стали гадать, куда этот гроб поставить, Янка уже слез и продолжал командовать дальше:
— Ставьте на эти табуретки, ничего что скрипят, выдержат. Я легкий!
Поставили гроб на табуретки и поняли, что наконец-то это будет то еще танго, спятить можно, какое танго.
На двор въехал белоснежный «хорьх». Эдмунд за рулем. Рядом с ним Майя. Сзади Антония, Лина и Рихард. Все в черном, как положено на похоронах. У всех цветы и венки. Торжественные лица. Как принято на похоронах. Ни один еще не предчувствует, что предстоит танго, от которого спятить можно, неповторимое танго.
Янка уже устроился в гробу. Так попробовал и так.
— Табуретки скрипят, но я буду лежать спокойно, не дыша.
Банщик стоял у окна и глядел на приехавших.
— Вот такая же машина была у мужа любовницы директора завода Эренпрейса, у Паула Вышегор-Потрясайтиса. Когда я без работы был, он разрешил мне пыль с нее вытирать. На это я семью кормил.
— Еще старинным пологом накрой. Теперь ни одни похороны без таких пологов не бывают, — все не унимался Янка.
Юрис накрыл его, все было готово для никогда больше не повторимого танго, всем танго танго.
Янка лежал в гробу, аккуратно сложив руки на груди, и делал вид, что сладко спит. Тут он заметил, что вокруг руки у него намотан клубок лиловых лент, но было уже поздно, больше нельзя было шевелиться, так как дверь открылась.
Вошедшие медленно пригляделись и поняли, что Янка действительно мертв, и всем стало грустно. С почтением возложили ко гробу венки и отступили на несколько шагов.
— Я пошел баню топить. Заодно и помоетесь, — заявил банщик и исчез за дверкой, где была раздевалка и парилка. Это бесцеремонное поведение задело прибывших, и они стали перешептываться.
— Впервые вижу, чтобы похороны устраивались в финской бане. Интересно, — сказала Майя.
— Совсем как живой. Наверное, потому, что очень молод, — сказала Лина.
— Как бы то ни было, а покрывало в народном духе очень со вкусом. Я бы такое хотела, — сказала Антония.
У Рихарда был при себе фотоаппарат, и он несколько раз сверкнул вспышкой.
— Мы что, одни будем? — спросил Эдмунд.
— Ни одного родственника не вижу, — встревожилась Майя.
Перешептывались они еле слышно, чуть шевеля губами, все смотрели на Юриса, который стоял в головах и не знал, что ему делать.
— Священника, наверное, не будет, — сказала уже явно недовольная происходящим Антония.
Юрис, услышав это, поднял голову и внимательно оглядел всех.
— В подобные минуты мы обычно молчим и думаем, кто мы такие. Мы уже привыкли к смертям, даже к тому, что в мировых войнах гибнут миллионы, но ведь гибель одного человека может служить предупреждением. Яниса Коцыня мы все встретили в то утро, когда он был обряжен птичьим пугалом. И кажется, он был пугалом куда меньше, чем все мы, вместе взятые, так как мы только и способны вспоминать рассказанный им анекдот. И жизнь человека имеет всего лишь ценность анекдота.
Юрис не знал, что еще сказать, к такой речи он совсем не был готов, но Янке уже трудно было лежать спокойно и неподвижно. Креповая бумага слегка размоталась и щекотала ему самый кончик носа. Он мог бы лежать спокойно, только чихнув и отведя бумажные ленты подальше от носа.
Это Янка и сделал и с полуприкрытыми глазами заметил, что и все присутствующие это заметили.
Все стояли так, точно застыли, точно окаменели, никто даже не вскрикнул, и Янка понял, что вот он — его триумф.
— Как же вы сможете вспоминать анекдот, если даже и не слышали его. Самый гениальный анекдот на свете. Вы же единственные, кто его еще не слышал… — Янка уже сел, уже собирался встать, чтобы выразительнее рассказать этот анекдот, но табуретки под гробом затрещали все сильнее, и вдруг раздался один сплошной треск и грохот.
Вот тут-то и было всем танго танго, когда нечаянно сбылась демонстративно раздирающая музыка и нечаянно обещанные страсти в выкинутых из песни словах, то самое всем танго танго, когда настает миг тишины и надо хоть немножко подумать, то самое всем танго танго, когда смерть напоминает живым об истинной ценности живого, его весомости и миссии на этой земле.
Со всех вершин деревьев, со всего леса, вспугнутые этим самым всем танго, взмыли стаи птиц и дико понеслись прочь. Птиц в этих стаях было много, и они с криком взлетали все выше, видимо надеясь укрыться в небе.
Юрис пытался нащупать у Янки пульс. Рука у Янки была все еще обмотана лиловой бумажной лентой. Когда Юрис выпустил ее, она соскользнула на лежащие на полу цветы и замерла недвижно, исчезла в цветах, венках, во всей этой кратковременной красоте.
Лина видела это, и ей стало страшно. Больше всего она боялась сама за себя.
Рихард стоял, вытянув шею, он так и не мог понять, что же произошло. Так никогда и не поймет.
Майя пыталась поправить прическу, но она сбивалась еще хуже, и она уже не надеялась когда-нибудь ее исправить.
Эдмунд выронил ключи от машины, но так их и не поднял, хотя ничего дороже этих ключиков у него не было и никогда не будет.
Для Антонии переживаний было уже слишком много, драгоценного и горячо любимого кота Фатума она с собой не взяла, поскольку на похороны неприлично являться с котами. Она вновь осталась наедине со своей судьбой. Никто ничем не мог ей помочь.
Из боковой дверки вышел банщик с полотенцами.
— Ну, у вас все закончилось? Можно идти мыться?
— Да. Закончилось, — ответил один Юрис.
Он встал, прошел мимо всех, распахнул дверь и вышел во двор. Он понял, почему он все время искал Коцыня, ему все это время страшно недоставало всемогущественных возможностей, естественной дерзновенности и способности ничего не бояться.
И вот у Юриса Страуме осталось только танго. Он читал одну книгу за другой, но все прочитанное было только пустым танго.
Он пытался найти настоящую любовь, а нашел лишь заманивающее танго. Он пытался жить для других, а будет жить только для себя в одном заманчивом танго. Он все это понял, но будет одно лишь одуряющее танго. Только танго.
Сияло солнце, как оно обычно норовит светить.
Между белых берез растерянно металась кучка людей с номерами на груди. Точно потеряв самих себя, свою гордость и благородство, молодые и старые, худые и толстые, с волосами и без оных, с умными и глупыми лицами, горящие азартом и погасшие, ждущие легкой победы и уже смирившиеся с поражением, восторженные и усталые. Увидев Юриса, все кинулись к нему:
— Скажите, где тут финиш? Может быть, вы судья? Все время были лиловые ленточки на деревьях — и вдруг не стало. Мы потеряли финиш. Куда же бежать? Куда?
Юрис ничего не ответил, только неопределенно махнул рукой назад, где виднелось здание в псевдонародном и уже ретростиле. Все радостно побежали туда, чтобы достигнуть столь легко достижимой и уже близкой цели, а где-то вдалеке в такт этому кроссу так лихо зовуще и по коже деруще дудел это танго духовой оркестр, так что вся земля легко подрагивала.
Дух Янки Коцыня тем временем медленно, даже неохотно отделился от тела и без всякого восторга взлетел к небу. А что ему делать на небе, тому, кто на этой земле рожден и на земле жил? В такую тоску лететь? Где тебе ни настоящей радости, ни настоящего веселья от жизни?
К счастью, возвращающиеся в свои гнезда птицы подхватили на своих крыльях дух Янки Коцыня и понесли опять вниз, чтобы спрятать в своих гнездах, пока эта вакханалия с танго не утихнет.