Чего она ждала, читая классу это более чем на три десятилетия запоздавшее письмо, теперь удивительным образом обнаруженное? Она пыталась представить себе парня, писавшего перед боем любовное письмо, еще не зная, что и сам он, и письмо его останутся в каменоломнях… А может, он вышел оттуда целым и невредимым, встретился со своей Таллуците или с другой какой-то женщиной? Арике не хотелось думать о том, каков он сегодня. Он весь был в тех строчках, что она знала наизусть, — лежит в весенней траве, загорелый, сильный, влюбленный. Ей хотелось, чтобы этого парня увидел весь класс, увидел просветленным взором. И «12 мая будет четыре месяца» — теперь уж три десятилетия. Рассказать бы Арнольду, как они в классе отметили День Победы…
Арнольд не любит рассказов о школе: видите ли, школа — его больное место! Перед кем-нибудь похвалиться проведенным уроком, склонить бы кому-нибудь на плечо голову, довериться сильным рукам, излить душу, стать на мгновение Таллуците… Этого ей хочется? Чтобы Арнольд называл ее Таллуците… Сына — Нортопо, а ее — Таллуците!
Арнольд нередко спрашивал: «Подумай хорошенько, этого ли ты хочешь и почему ты этого хочешь?» Поначалу ей нравилось, когда он задавал такие вопросы, стараясь докопаться до причин, какие бы они ни были. Арнольду частенько удавалось развенчать ее мечтания. И она ему не отказывала в победах.
Только бы не задеть его самолюбия!
Увидев перед домом сестры автомобиль, Арика испугалась, что ей предстоит очутиться в шумной компании. Ох и надерет она тогда сестре уши, но, может, так оно и лучше — в шумную компанию.
— Подумай хорошенько, этого ли ты хочешь? — спросила она себя.
Обратного пути не было.
Взбегая вверх по лестнице, она еще отругала себя за то, что легко уступила Лиесме. Не разумней ли было остаться дома и ждать возвращения Увиса. Нет, мыслимое ли дело, сидеть как на иголках!
Ужаснее всего неизвестность.
Окунуться в шумную компанию, что ж, она, пожалуй, и выпить не откажется, только бы не было слишком шумно. Лиесма иногда зазывала сестру к себе после спектакля, прямо с постели поднимала, и она, дура, неслась сломя голову, зная, на какие сумасбродства способна сестра.
И откуда у Лиесмы эта страсть к безрассудствам? Чем дальше, тем отчаянней. Бывало, в комнате такой устроит кавардак, посуду перебьет, а потом неделю плачет.
— Ты иначе не можешь? — пыталась она понять сестру.
— Что делать, ума не приложу, ведь, знаешь, у меня это с детства…
При появлении Арики Лиесма обычно успокаивалась, давала слово пригласить ее в театр, чтобы вдвоем вернуться домой и лечь спать.
Вспомнилось первое и пока единственное интервью сестры какому-то журналисту. Арика тогда даже позавидовала сестре. Она представила себе самоуверенный тон Лиесмы, когда та говорила:
«Очень люблю выезжать из Риги в окрестные леса, подышать в тиши свежим воздухом, собирать грибы. Кроме того, люблю плавать, круглый год купаюсь в море, в полыньях, и еще увлекаюсь иностранными языками, читаю в оригинале на английском и немецком, очень успокаивает нервы…»
Арика не могла себе представить, чтобы Лиесма хоть когда-нибудь залезла в полынью, и потому однажды спросила, правда ли это.
— А ты как думаешь! — надувшись, ответила Лиесма.
В сравнении с Лиесмой она жила неспешно, в какой-то душевной вялости, оттого и злилась.
— Наконец-то, наконец-то, наконец-то! — радостно завопила Лиесма, обнимая ее.
— Ты опять пила? — в упор спросила Арика.
— Как же без этого, сестричка…
— А завтра сердечные капли будешь пить…
— Не затем же ты явилась, чтобы мне читать мораль!
— Не знаю, чего ты, собственно, хочешь!
— Не ершись, сестричка… Прошу, прошу тебя, только не сегодня! Сегодня праздник, сестричка…
— У тебя праздник бывает через день!
— Арика, ты невозможна! — Лиесма хлопнула в ладоши и отступила на шаг, пропуская сестру. — Проходи, хоть в коридоре меня не брани. Школа тебя окончательно испортила, но я люблю тебя именно такой, сестричка ты моя…
— Не надо, Лиесма!
— Так что, нашелся твой Увис?
— Прямо не знаю, что делать. Понимаешь, пошел на почту и как в воду канул.
— Во сколько он ушел?
— Что-то около семи. Точно не помню, устала зверски, повалилась и заснула.
— Не беспокойся, скорей всего укатил в Меллужи к нашей матушке.
— Как бы не так, поедет он в Меллужи!
— А почему бы нет, у него там по соседству друзья, разве не знаешь?
— Вот видишь, ты, оказывается, больше меня знаешь… — опять рассердилась Арика.
— А сейчас улыбнись и заходи, у меня гость, только не пугайся и ни в чем не упрекай меня.
— Я его знаю?
— Нет.
— Чего ж ты раньше времени стращаешь?
— Сейчас сама увидишь.
В комнате Лиесмы царил впечатляющий хаос: с уверенностью можно было лишь сказать, откуда сестра начала все валить на середку комнаты; она всегда начинала с одного и того же угла, где стоял старинный буфет, а в нем хранились куклы, ее и Арики… Затем уж сбрасывала в кучу все остальное.
Арика прикинула, что сегодня сестра добралась лишь до платяного шкафа и еще ничего не успела разбить.
— Знакомься, вот жутко невезучий тип! — Лиесма кивнула на здоровенного парня, сидевшего в углу, привалясь спиной к шкафу. — Это он помешал моим маленьким ночным радостям, не дал перевернуть вверх дном квартиру!
— Скажи ему спасибо, Лиесма!
— Ты можешь сделать это вместо меня! Харро, а ну-ка встань и поздоровайся с моей сестричкой, встань и познакомься, — подстегивала Лиесма.
Парень не спешил подниматься.
Лиесма немного выждала. Молчание парня ее разозлило.
— Послушай, ты, Харро с двумя «р», можешь оставаться на месте, иначе сестричка увидит, что ты вдугаря пьян! Она у меня учительница и потому ужасно строга!
— Угу, — выдавил из себя парень.
— Не делай такое жуткое лицо!
— Мне что, я спокоен, я совсем спокоен!
— Харро, пока мы тут поговорим, тебе разрешается чуточку подремать. Не обращай, сестричка, на него внимания, представь, что его нет, он в стельку пьян.
— Лиесма, как ты можешь?.. — Арика с укоризной поглядела на сестру.
— Он привез меня из театра домой, а потом… Он сегодня заработал бутылку виски, каких-то моряков отвез в Вентспилс.
— Не хочешь ли ты сказать, что впервые видишь этого типа! — ужаснулась Арика.
— Нет, этого я не хочу сказать. Мы с Харро знаемся уже некоторое время, разве я не говорила?
— Ты опускаешься, Лиесма.
— Не пили меня в его присутствии. Он меня крепко жалеет и может осерчать!
— Лучше мне уйти!
— Нет, я тебя не отпущу среди ночи, Харро проспится, отойдет немного и отвезет на машине.
— Лиесма, ты отдаешь себе отчет в своих словах?
— Еще бы, Харро за рулем неподражаем, надо только усадить его в машину. Никто его не задержит, он уверяет, будто заговорен от автоинспекторов, не правда ли, Харро?
— Угу, — сквозь дрему отозвался парень.
— Зачем ты позвала меня? — Арика была близка к отчаянию. Они стояли посреди комнаты, каждая возле вороха своих кукол, широко раскрытыми глазами наблюдавших за сестрами.
— Сестричка…
— Ну! — отозвалась Арика.
— Мне кажется, я для того лишь и живу, чтобы изгонять из себя детство, а тут мне вдруг сделалось страшно и захотелось, чтоб ты была рядом. Кто-то должен быть со мной рядом?
— Нельзя изгнать из человека детство…
— А я ненавижу ту чистенькую, добропорядочную девочку из Меллужей, страшно ненавижу… Мне хочется вывернуть себя наизнанку и вытряхнуть, как вытряхивают сумочку!