— Черт возьми, интересно, стоит ли еще часовой на посту? — спросил тот, что постарше. — Что-то ничего не слышно.
Молодой сунул в рот хлеб, отшвырнул пустую банку в угол, на солому, и сказал:
— Не знаю. Они ведь должны предупредить, когда нам заступать.
Тот, что постарше, разом вскочил на йоги, задул свечу, надел каску и отодвинул плащ-палатку. В образовавшуюся щель в укрытие хлынул не свет, а холодная сырая темень. Тот, что постарше, загасил сигарету и высунул голову.
— Проклятье! Ни черта не видно! Эй! — грел: им шепотом позвал он. — Э-э-эй!
Потом его черная голова снова нырнула в укрытие, и он спросил:
— А где соседний блиндаж?
И тот, что моложе, поднялся на ноги и стоял теперь рядом с товарищем, тоже высунув голову в щель.
— Тсс! — вдруг резко и тихо приказал старший. — Кто-то ползет…
Они оба уставились в темноту, туда, где был передний край. В глухой тишине и в самом деле слышно было, что кто-то ползет. И вдруг раздался такой странный звук, что оба вздрогнули: казалось, кто-то с размаху шмякнул об стенку живую кошку — это был хруст костей.
— Черт подери, — сказал старший. — Что-то здесь неладно… Где стоит часовой?
— Вон там, — ответил тот, что моложе, нащупал в темноте руку товарища и указал ею направо. — Там. Там и соседний блиндаж.
— Погоди, — сказал тот, что постарше. — И дай-ка на всякий случай мой автомат.
Снова до них донесся ужасный хруст костей, и в воцарившейся затем тишине они услышали, что кто-то ползет.
Старший двинулся по грязи, время от времени замирая и прислушиваясь, пока, наконец, отойдя от укрытия на несколько метров, не услышал еле уловимый звук голоса и не увидел слабое мерцанье света откуда-то из-под земли; он ощупью нашел вход в блиндаж и позвал:
— Эй, малый!
Голос умолк, огонь тотчас погас, а потом чья-то рука отодвинула край плащ-палатки и над землей показалась голова.
— Что случилось?
— Где часовой?
— Как где? Вон там.
— Где, я спрашиваю?
— Эй, новичок! Эй!
Но ответа не было. Не было и слышно, чтобы кто-то полз. Вообще ничего не было слышно. Вокруг лежала темнота, густая немая темнота.
— Черт те что… Странно, — сказал человек, вынырнувший из земли. — Эй, ты… Алло! Он же только что стоял вот тут, в двух шагах от нашего укрытия.
Солдат вылез на поверхность земли и стоял теперь рядом с пришедшим.
— Там кто-то ползет, — сказал пришедший. — Это точно. Сейчас этот гад притаился.
— Надо поглядеть, — ответил тот, что вылез из земли. — Пойдем поглядим.
— Гм… Во всяком случае, тут должен стоять часовой.
— Вы и заступайте — ваш черед.
— Да, но…
— Тише!..
Было слышно, что шагах в двадцати от них кто-то ползет по земле.
— Что за дьявольщина!.. Правда, ползет, — сказал тот, что вылез из земли.
— Быть может, это иван… один из вчерашних… Очнулся теперь и пытается уползти.
— А может быть, их разведчик.
— Где же наш часовой, черт его дери?
— Ну что, пошли посмотрим, что к чему?
— Пошли.
Словно по команде, они распластались на земле и поползли. Снизу все выглядело по-другому: всякий ничтожный бугорок казался горой, заслоняющей горизонт, и лишь иногда где-то впереди мелькала чуть более светлая тьма — небо. С пистолетами в руках продвигались они метр за метром по грязи.
— Фу ты, дьявольщина! — зашептал тот, что вылез из земли. — Тут валяются эти… вчерашние…
Пришедший тоже тронул рукой мертвеца — холодный, словно налитый свинцом мешок. Вдруг они замерли не дыша — совсем близко снова раздался этот чудовищный хруст — будто кто-то со всего маху дал кому-то по морде, потом они услышали чье-то сопенье.
— Эй, кто там? — крикнул тот, что вылез из земли.
В ответ на этот крик все звуки смолкли, чувствовалось, что кто-то совсем рядом сдерживает дыхание, и, наконец, раздался робкий голос:
— Это я.
— Фу ты, дьявольщина! Чего ты здесь делаешь, вонючая задница! Только людей пугаешь! — заорал тот, что вылез из земли.
— Я ищу тут кое-что…
Те, что ползли, встали и двинулись на голос.
— …ищу себе башмаки, — продолжал объяснять тот, но они уже стояли над ним; их глаза привыкли к темноте, и они различали вокруг валяющиеся на земле трупы — штук десять — двенадцать, похожие Ўна черные корявые пни, и над одним из этих пней стоял на коленях часовой и возился со шнурками.