— Но вы, земляк, своей справедливостью едва не лишили меня чашки риса! — Обжегшись, Гуншу Бань решил переменить тему, хотя не совсем еще протрезвел, поскольку обычно пил мало.
— Но ведь это лучше, чем лишить чашки риса жителей целого княжества.
— Теперь мне осталось только перейти на игрушки… Постойте-ка, я вам что-то покажу…
Гуншу Бань вскочил и кинулся во внутренние покои — слышно было, как он роется в сундуке. Через секунду он появился — в его руках была сорока, сделанная из дерева и бамбуковых планок. Передавая ее гостю, Гуншу Бань сказал:
— Стоит ее запустить — и будет летать три дня. Что ни говорите, а работа — мастерская!
— И все же ей далеко до работы столяра, который делает тележные колеса, — сказал Мо-Цзы, посмотрел на игрушку и положил ее на пол. — Из доски в три цуня толщиной он может вытесать колесо, которое выдержит груз в пятьдесят даней.[429] Искусно и хорошо — то, что полезно. А бесполезное — всегда грубо и плохо.
— Ах да, я и забыл совсем. — Обжегшись вторично, Гуншу Бань окончательно протрезвел. — Уж эти-то ваши слова мне следовало бы помнить.
— Поэтому-то и старайся всегда быть верным долгу и справедливости, — сказал Мо-цзы проникновенно, заглядывая ему в глаза, — станешь тогда не только искусным мастером — вся Поднебесная твоей будет. Но я и так чуть не на целый день оторвал тебя от дела — увидимся на будущий год.
И, взяв свой узелок, Мо-цзы распрощался с хозяином. Гуншу Бань знал, что удерживать его бесполезно. Проводив гостя до ворот, он вернулся в дом и, подумав немного, засунул и сороку, и модель осадной лестницы в сундук, стоявший в дальних покоях.
Обратно Мо-цзы шел медленно. Он устал; у него ломило ноги; провиант кончился, и он чувствовал, что слабеет от голода. К тому же дело улажено, можно было не спешить.
Зато теперь его стали преследовать неудачи. Едва он пересек границу Сун, как его дважды обыскали. Неподалеку от столицы он нарвался на отряд по сбору добровольных пожертвований ради спасения родины[430] — и у него забрали простыню. А возле южных ворот он попал под ливень. Мо-цзы думал было укрыться под аркой, но двое патрульных с пиками отогнали его. Он вымок до нитки и дней десять, если не больше, хлюпал носом.
Август 1934 г.
ВОСКРЕШЕНИЕ
Большой пустырь, на котором возвышается несколько холмиков. Все поросло бурьяном, деревьев нет. В бурьяне — тропа, проложенная конниками и пешеходами, рядом с ней течет ручеек. Вдалеке виднеются дома.
Входит философ Чжуан-цзы[431], одетый в простой холщовый халат. У него смуглое худое лицо и седеющая борода, которая почти закрывает щеки. На голове — даосская шапка[432], а в руке — хлыст.
Философ. Когда уезжал из дома, воды почему-то не нашлось, и сразу пить захотел. Да, жажда не шутка, просто хоть в бабочку превращайся.[433] Впрочем, здесь даже цветов нет… О, тут заводь! Какая удача! (Подбегает к ручью, отгоняет руками ряску и жадно пьет.) Ну вот, теперь хорошо, можно и дальше ехать. (Отходит от ручья, смотрит вокруг.) Ого! Череп! Что это значит? (Раздвинув траву хлыстом, постукивает по черепу.) Почему ты стал таким, человек? Слишком любил жизнь и боялся смерти? Или действовал всем вопреки? (Стучит, будто ожидая ответа.) Может, ты упал неудачно или получил удар ножом? (Постукивает.) Не совершил ли ты какую-нибудь глупость, не покончил ли с собой, осрамив отца, мать, жену и детей? (Постукивает.) Разве ты не знаешь, что самоубийство — удел слабых? (Стучит особенно энергично.) Наверное, у тебя не было ни еды, ни одежды, поэтому ты погиб? (Постукивает.) А может, ты умер естественной смертью, от старости? (Постукивает.) Или…
Ох, до чего я глуп, вообразил, будто я на сцене. Ведь он не может ответить! К счастью, царство Чу уже близко, торопиться некуда и можно умолить Повелителя судеб[434] вернуть этому человеку жизнь. Воскреснув, он развлечет меня беседой, а потом возвратится на родину, к своим близким. (Обращается на восток, кладет хлыст, поднимает сложенные ладони к небу и во весь голос кричит.) Прими мои искренние, высочайшие почести, о божественный Повелитель судеб!
430
Деятельность подобных отрядов в современном Лу Синю Китае преследовала вполне определенную цель — ввести в заблуждение общественное мнение и создать видимость заботы правительства о национальных интересах страны при фактическом попустительстве агрессивным действиям милитаристской Японии; нередко случалось, что пожертвования на нужды обороны уходили в карманы бюрократов.
431
Чжуан-цзы (Чжуан Чжоу, 369–286 гг. до н. э.) — древнекитайский философ и писатель, представитель школы даосизма. Для учения Чжуан-цзы характерен субъективно-идеалистический взгляд на природу и общество, в нем сильны элементы мистицизма. Излагая свою доктрину, Чжуан-цзы постоянно возвращается к мысли о том, что окружающий человека мир — иллюзия, а сама жизнь человека — сон. Чжуан-цзы писал ярко и образно, любил парадоксы и аллегории. Традиция считает его автором книги «Чжуан-цзы», признанной в VIII в. каноническим произведением даосизма. Однако в тексте «Чжуан-цзы» значительное место занимают позднейшие дополнения.
Источником сюжета рассказа «Воскрешение», написанного в диалогической форме, послужила притча об оживлении черепа философом Чжуан-цзы, взятая из книги «Чжуан-цзы».
432
Даосская шапка — черная шапочка, которую носили даосские монахи, пряча под нее собранные в пучок длинные волосы.
434
Повелитель судеб. — В народной религии китайцев властителем судеб считается бог очага.