— Дорогая, у нас гости! — сказал Сергей.
Когда жена вошла, Митя поразился, какое у нее светлое, юное лицо. Увидев мужа, она тоже почему-то не испугалась, не устыдилась. Она почти обрадовалась, выдохнула с облегчением:
— Это ты. Хорошо. Как хорошо, что ты приехал.
Она заговорила быстро, виновато:
— Мне надо было раньше, но я не могла. Так трудно лгать, ты знаешь. Я старалась, но у меня не получилось. Ты видел, у меня не получается обманывать. Я не умею.
Этот ее виноватый тон очень не понравился Сергею. Чего уж так унижаться, житейское дело.
— Женщина, — строго сказал он, — иди в кухню. Человек с дороги. Должен отдохнуть.
Катя посмотрела на этого мерзавца снизу вверх, как на божество, вся лучась, сияя от счастья, и ушла.
— Митя, ты есть будешь? — спросила из кухни.
— Не буду, — буркнул Митя.
— Будет, — сказал Сергей, направляясь в спальню.
И тут Митя, наконец, опомнился.
— А что здесь вообще происходит?! По какому праву вы распоряжаетесь моей женой?
— Это уже не твоя жена. Это моя жена.
— И не смейте говорить мне «ты»! — тонким голосом вскрикнул Митя.
— Позвольте, я хотя бы частично оденусь, — и уже из спальни: — Кстати, мы ведь незнакомы. Меня…
— А я не собираюсь с вами знакомиться!
— …зовут Сергей.
— Убирайтесь вон из моего дома!
— Может, вы лучше…
— Вон отсюда!
— …выспитесь, а утром мы спокойно поболтаем о наших делах.
— «Наших»?! У меня нет с вами никаких дел. У меня с вами не может…
— Ну как хотите. Но ты же… пардон, Вы же в таком состоянии, что…
— Катя! — закричал Митя вошедшей жене.
— Не кричи так, Бога ради. Сейчас я тебя кормить буду, — она вытирала руки о полотенце. Вернулся Сергей, одетый, как и намеревался, «частично», то есть в брюках, но без майки, без рубашки.
— Катя, очнись! Что ж ты делаешь?! Ведь ты и я… Ведь это же нельзя! Нельзя вот так вот взять и все — псу под хвост. Всю жизнь…
— Ой, Митя, не надо, — устало попросила жена. Она даже не собиралась спорить с мужем, точно все было решено и от него уже ничего не зависело.
— Хорошо. Хорошо. Да. Хорошо, — быстро проговорил Митя, вскинув подбородок.
Он говорил, глядя не на них, не на этих двоих, а исключительно в пространство перед собой; вернее будет сказать, глядя внутрь себя, всматриваясь, вслушиваясь с мазохистской приятностью в оттенки собственных пронзительных ощущений — ах, как он был трогателен, несчастен, как благороден он был.
— Я все понимаю, — говорил Митя. — Я согласен. Пусть будет так, как хочешь ты. Я не надеюсь на благодарность. Я не жду понимания. Я мешаю тебе. Да, хорошо. Я тебе не нужен больше. Я понимаю это, и я уйду из этого дома.
— Господи, — всплеснула руками Катя, — да кто тебя гонит-то? О чем ты вообще?
Она накрывала на стол и даже жевала что-то. Какое безразличие. Какая жестокость.
— Я должен уйти. И я уйду! — звонким пионерским голосом. — Я могу совсем уйти, чтобы не мешать вам.
Митя заметил, что Сергей, вооружившись фруктовым ножичком, приводит в порядок ногти, и задохнулся от бешенства. Плебей! Он понаблюдал за Сергеевыми манипуляциями.
— А Вы, наверное, футбол любите? — спросил Митя, как сумел, ядовито.
— А? — Сергей не понял, яд не подействовал.
— А пиво? — не успокаивался Митя. — Вы пиво любите?
— Ну, — кивнул Сергей, так и не поняв.
А вот Катя поняла сразу. У нее даже лицо побелело. Она усмехалась недобро, презрительно.
— Зато ты у нас милорд, — сказала Катя. — Белая кость, голубая кровь. Ну и дерьмо же ты. И всегда был дерьмом.
Митя просто и ясно понял, что Катю вернуть нельзя: она не уходила — она уже ушла, и в ее глазах он вовсе не благородно-несчастен и возвышенно-трогателен, а жалок, мелок, нелеп. У Мити подбородок задрожал. Губы его не слушались. Но он все-таки выговорил обиженно:
— Ты выбрала очень удачный момент, чтобы ударить меня. Ты именно теперь, когда умерла моя мама…
— А она не умерла, — сказала Катя, мягко улыбаясь. — Я ее убила.
Митя засмеялся.
— Я всегда ее ненавидела. И я ее убила, — сказала Катя все с той же мягкой ласковой улыбкой.
— Ведь ты же не нарочно, — пожал плечами Сергей. — Так неудачно все получилось.
— Получилось так, как я хотела, — сказала Катя. — Я хотела ее смерти, и я ее убила.
— Что ты несешь? — сказал Сергей.
— Я больше не могу, — сказала Катя. — Я устала. Пусть знает.
— Он же теперь всем расскажет.
— Кому? Зачем? Что он расскажет?