— Так служили бы на берегу. Зачем же в рейс пошли?
— Охота посмотреть, как в заморских странах живут. Послушайте, Натавья Никовавна, — смущаясь, сказал Кондратюк, — есть такая река Вимпопо?
— Лимпопо? — переспросила Наташа. — Откуда это? Ах, Чуковский! Нет, это выдуманное название.
— А я думаю, она есть, — убежденно вздохнул Кондратюк. — Крокодивы там пвавают, бегемоты. До чего же бегемотов вюбью-у! Симпатичные зверюги!..
Из машинного отделения на палубу поднялся старший механик Сергей Веремеев, взъерошенный, пятно мазута под глазом — как синяк; в руках ветошь, которой он вытирает пальцы. Увидев рядом с Наташей Кондратюка, сказал с ходу:
— Маркони, тебя начальник радиостанции ищет. — Радист покосился недоверчиво, ушел.
Механик облокотился о планширь рядом с Наташей.
Наташе года двадцать два. Она казалась чуть старше из-за больших в тонкой оправе очков, за которыми прятались детские серые глаза. Все остальное вполне соответствовало ее юному и прелестному возрасту.
— Выдумали? — спросила она, стараясь быть строгой.
— Насчет чего?
— Насчет начальника радиостанции.
— Ага, — кивнул механик.
— Вы много себе позволяете…
— Что-то я вам хотел сказать…
— Если забыли, значит, не самое важное.
— Библиотека сегодня будет открыта?
— Как всегда. После обеда…
— Я зайду. Мне надо с вами поговорить…
Она пожала плечами:
— Поговорим, если вспомните о чем…
Тут по трансляции объявили:
«Старшему механику Веремееву немедленно подняться на мостик!»
Склянки на полубаке отбили полдень. С последним ударом спасенный моряк открыл глаза, резко привстал и обвел цепким, схватывающим взглядом помещение лазарета. Казалось, он вспоминал, где находится.
Послышались шаги в коридоре, и моряк снова откинулся на подушку.
— Я вот ушицу ему принесла, — прошептала Маша доктору, косясь на дверь, за которой спал спасенный моряк. — Ребята рыбы наловили, так вот…
— Пойдем, посмотрим, как он там, — сказал доктор и, скривившись, схватился за щеку.
— Болит? — спросила Маша.
— Невозможно, как больно… — Доктор говорил с небольшим эстонским акцентом.
— Шалфеем пробовали?
Доктор кивнул.
— Давайте, я заговорю его. Не верите? Я заговор от зубной боли знаю. Мне бабушка бывало пошепчет — мигом снимало.
Доктор безнадежно махнул рукой:
— Не выдумывай, Мария!
Они открыли дверь в изолятор. Моряк не спал. Доктор подсел к его кровати, пощупал пульс. Улыбнулся, потрепал его по руке:
— Молодец! Даже не верится — четверо суток в воде…
— Поешь, миленький, — Маша протянула моряку чашку с ухой. Отошла в угол и, подперев щеку рукой, стала смотреть, как он, обжигаясь, пил горячий бульон.
— Худой-то какой! — жалостливо сказала она. — Ничего, на наших харчах быстро раздобреешь…
— Йес, йес, — быстро закивал головой моряк.
— Ешь, ешь, — кивнула Маша, по-своему переводя его слова.
В кают-компании заканчивали обедать, когда, извинившись, вошел доктор и, наклонившись к капитану, сказал ему что-то, понизив голос.
— Прекрасно, — кивнул капитан. — Зовите его сюда!
Капитан встал. Доктор вышел, и тут же появился в дверях спасенный моряк. Он был одет в белые холщовые штаны, в чью-то тельняшку. На голове косо сидела фуражка с крабом. Он снял ее, поклонился, прижав руку к груди:
— Спасип… Спасип…
Капитан протянул ему руку.
— Как вас зовут? — спросил он по-английски.
— Салих. — Моряк снова поклонился.
— Мороз Иван Ильич… Это мой первый помощник… — Капитан стал представлять членов экипажа, Салих всякий раз прижимал руку к груди и наклонял голову.
— Спасип, спасип… — говорил он каждому.
— Садитесь. Можно ему вина? — обратился капитан к доктору.
— Не стоит.
— Как называлось ваше судно? — спросил капитан.
Моряк посерьезнел:
— «Самюэль Д. Карльстон». Мы шли рейсом Сидней — Йокогами с грузом хлопка. Попали в тайфун…
Старпом — тучный, не по-морскому домашний, улыбчивый моряк — кивнул:
— Четверо суток назад. Нас он задел краем…
— На судне начался пожар. Загорелся хлопок в трюме… — Видимо, моряку трудно было говорить — заново переживать случившееся. Пальцы его судорожно сжимались, он заикался. Капитан сел рядом, положил руку на плечо: