Выпили на брудершафт, поцеловались трижды накрест. Поликарп Николаевич снова налил рюмки и торжественно сказал:
— А теперь согни выю, опусти смиренно гордое чело…
Он взял меня за чуб, пригнул голову и полил ее водкой. Потом все шепотом трижды прокричали «ура».
— Все, теперь ты истый бэзглух.
«Это юмор? Ого! Юмор висельников. Засмеяться и уйти? Зачем?»
…Принимали в БЭЗГЛУ Симу, пили за здоровье Сергея Сергеевича, Маргариты Тимофеевны, провозглашали «многая лета» магистру бэзглухов старому Поликарпу…
Моя Конопушка была счастлива. Ее глазенята искрились. Она то и дело заливисто смеялась.
На сердце у меня становилось грустно. Наверно, от выпитой водки, от всей этой необычности…
Поликарп Николаевич играл на гитаре и пел студенческие песни. Смешно прыгали его рыжие брови, вытягивался в кривобокую букву «о» рот, сверкал золотой зуб, а клинышки бороды и усов, словно дерущиеся петушки, то наскакивали друг на друга, то разбегались.
Сергей Сергеевич, нагнувшись ко мне, говорил:
— Насчет бэзглухов — это шутка Поликарпа Николаевича; вообще-то жить мы с вами должны подружнее. Трудная штука — быть врачом. Ведь вот заболеет кто-нибудь тяжелой, неизлечимой болезнью — кто виноват? Врач. Умрет человек — опять виноват врач, будто он властен распоряжаться смертью. Это всюду, во все века так, а здесь, в селе, — особенно. Деревня она и осталась деревней, хотя и возрос, как говорят, ее культурный уровень…
— Почему среди медиков так убийственно мало поэтов? Некому, кошки их задери, написать гимн бэзглухов! — кричал Поликарп Николаевич.
«Бэзглухов… олухов…»
— Мы вас не дадим в обиду. Завтра я напишу в газету статейку о редком случае в хирургии, о молодом хирурге, который проявил…
Сима уже хотела спать и сонными глазами смотрела на поющего Женихова. Маргарита Тимофеевна подпевала ему, но смотрела на него совсем трезвыми глазами, с едкой насмешкой. И на мужа своего так же смотрела, и на меня.
Женихов все пел и пел — казалось, никогда не замолчит.
— А сейчас вам надо немного отдохнуть. С операциями будем направлять в область…
Постепенно водка смягчила мою обиду, сделала добродушным, и я кивками соглашался с Сергеем Сергеевичам, улыбался дремавшей Симе, певцу-разбойнику Женихову. Мне нравилась красивая и лукавая Маргарита Тимофеевна. Вспомнил я горячие большие губы, и мне захотелось ее поцеловать.
«Что ж, — думал я, — наверное, и в самом деле все обстоит хорошо. Мало ли что там болтал Степан. Он ведь ни черта не понимает в медицине, в науке вообще… Невежда. Деревня с возросшим культурным уровнем… Хороший человек Сергей Сергеевич. И БЭЗГЛУ — хорошо. Люди должны жить тесной и дружной семьей. Жить просто и весело, без дурацкой чопорности».
Потом мы с Симой бродили по больничному двору и воровато целовались в темноте под кленами.
— Хорошие, какие хорошие они люди! Веселые… Мы тоже теперь бэзглухи, — вися на моем плече, пьяненькая и умиленная бормотала Конопушка.
Позже она совсем размякла и, все так же вися на моем плече, пела, мурлыкала неизвестную мне песенку тихого бабьего счастья. Хоть и без слов, но очень понятную.
Мне вдруг почему-то стало грустно: видно, улетучивался хмель, просыпался беспощадный разум.
Я отвел Симу домой и вернулся в беседку.
Сильно пахло ночной фиалкой. Верещали кузнечики. Слышались какие-то таинственные ночные шорохи.
Всходила луна. Большая, тревожная.
Тревожная? Почему?
Это у меня на душе тревожно.
Скотина я, скотина! Настолько был увлечен и озабочен своей персоной, что совсем забыл о больной, о человеке, который так верил мне, что разрешил себя разрезать.
«Удача, неудача…» Что подумают об этом люди? Болван!
Я даже ничего не сказал ей о результате операции, даже не спросил у дежурной сестры, как себя чувствует эта… Катя, девушка со стрелоподобными бровями.
…В палате уже все спали. Только Катя, прикрыв ночничок полотенцем, читала и была скорее похожа на отдыхающую в санатории, чем на больную.
Я взял табурет, подсел к ней, прошептал:
— Добрый вечер.
Прошептал и спохватился, что от меня разит винищем. Прикрыл ладонью рот…
Катя положила себе на грудь книжку, отгородилась длинной, узкой ладошкой от света лампы, понимающе покивала, снисходительно улыбнулась и прошептала:
— Ничего. Я тоже люблю выпить в хорошей компании… Вас приняли в бэзглухи?
Я озадаченно промолчал.