Парни снесли плотик вниз, поставили на дно канала и стали ждать, взволнованно дыша.
Вода как-то раздумчиво и осторожно подобралась к плотику, окружила со всех сторон, потом приподняла… Он качнулся и тронулся с места. Робко тронулся и поплыл, прощально покачивая мачтой. Красный флажок трепетал на ветру.
Взвизгнули от восторга мальчишки. Прокричали раскатистое «ура».
Древний старик, одетый в телогрейку, обутый в стоптанные валенки, снял треух и поклонился воде. Поклонился строителям. Молча.
А вода, разваливая перемычку, уже крутила водовороты, бурлила. Ее вместе с плотиком все провожали до тоннеля.
— Счастливого плавания! — крикнул кто-то плотику.
— В добрый час, матушка-вода, послужи добром крестьянину нашему, — негромко сказал старик. Сказал дрогнувшим голосом, видно, вспоминая жестокие засухи, что достались ему за долгую жизнь.
Услышал эти слова Георгий Федорович. Они были ему наградой, и, может быть, самой дорогой и самой необходимой.
Бормотов подошел к старику:
— Спасибо, отец!
Парни подхватили на руки Геворкяна и понесли по пологому откосу к воде.
— Кошелек или жизнь! — кричали под общий хохот.
— Утонуть в засушливой степи — одно удовольствие, — весело отвечал Геворкян.
— Окунай, окунай, братва, доставь начальнику удовольствие!
Геворкян знал, что, если не откупишься, окунут его обязательно, такова традиция мелиораторов.
— Стойте, стойте! Берите кошелек!
Бормотов по-хорошему завидовал Геворкяну — что оказали строители ему самую большую честь, решили первого искупать.
Потом ребята поочередно носили к воде самого Бормотова, бригадира, начальника участка, требуя выкупа. Трудненько им досталось, попыхтели, неся Бормотова, — этого, пожалуй, самого массивного человека стройки.
Георгий Федорович, стараясь не смеяться, стараясь быть серьезным, долго и хитро торговался с ребятами, сбавляя назначенную ими сумму выкупа. Пока торговался, его все-таки окунули.
Этого-то и ждал Георгий Федорович — любил походить с мокрыми полами пиджака, любил в такой день прочувствовать, какова она, холодная водица…
И пошел, пошел гулять праздник вместе с водою вдоль трассы, пошел через тоннели, по глубоким выемкам, высоким насыпям, через широкие балки по стальному дюкеру.
Двадцать девять часов будет идти вода до головного сооружения очередной очереди Большого Ставропольского, двадцать девять часов будут праздновать строители — весь сегодняшний день, и ночь, до первых лучей утренней зари. Не будут спать вдоль трассы люди, чтобы видеть живую кубанскую воду, чтобы пройти за нею по откосам, которые сегодня станут берегами.
Смыла вода перемычку, стала чистой, потекла ровно и привольно.
По телефону доложили:
— Вода вышла из тоннеля, движется по межтоннельному участку. Наполнение идет нормально.
Геворкян и Бормотов собрались ехать дальше. Нужно все посмотреть.
— Марлен Гургенович, — обернулся Бормотов к Геворкяну, — теперь уже все позади, можно и спросить. Сознайтесь, весною были у вас сомнения? Думали ведь — сорвут механизаторы обязательства.
Сощурился начальник строительства, тепло засветились его глаза:
— Нет, не сомневался… Иногда болело сердце — от усталости. Но сомнений не было: знали, на кого опираемся, знали силу и волю наших механизаторов. А еще… У нас, как, наверно, и у вас, не было времени для сомнений. И не надо сегодня об этом: ведь наши трудности позади. Спасибо вам лично, всем гвардейцам земной поклон.
Первого ноября в степь к головному сооружению второй очереди Большого Ставропольского съехалось больше десяти тысяч человек. Приехали на легковых автомобилях, на автобусах. Съехались строители, гости из колхозов и совхозов, приехали гости из Ставрополя и из Москвы.
Над головами кружил самолет. Кружил и кружил, чтобы оставить на кинопленке для людей память о большом, важном и красивом событии, что произошло в этот день в ставропольской степи, на виду у седого Кавказа.
В степи на ветру играли кумачом знамена. Гремели трубы духового оркестра.
Торжественно и празднично выглядели сегодня строители — им было чем гордиться, чему радоваться. Хлопало пробками шампанское.
Очень волновался Георгий Федорович, боялся, что не сможет говорить как надо в такой большой день, перед такой массой народу.
Поднялся он на трибуну и ахнул — столько людей!
И такое яркое солнце!
И вода в канале искрится, играет, бьет в глаза!
Высоко в небе кружит орел, будто тоже прилетел, чтобы посмотреть на торжество людей…