Я сидел у окна и сквозь большую щель в ставне смотрел на улицу.
Пыль, пыль, пыль.
В другой комнате жалобно поскрипывала люлька. Мама с бабушкой тихонько говорили о смерти. Бабушка рассказывала о Гришиной матери, о том, как она мучительно умирала от родов.
Я слышал всхлипывания бабушки, вздохи мамы… На много лет остался страх перед родильными домами, хотя они и выглядят чистенькими и красивыми.
Гришиного отца я увидел незадолго до отъезда. Целый месяц его не было дома. Бабушка говорила, что ему «бабы голову закружили, мотается он где-то по хуторам».
Заявился Ефим Иванович как-то утром, когда мы еще спали. Пьяный, он барабанил в дверь и кричал:
— Открывай, ведьма, сын-богатырь пришел!
Мы с мамой очень перепугались, а бабушка ничуть. Она спокойно одевалась и ворчала:
— Ох, наказание господне. Мальчишку, идол, до смерти перепугает.
Потом мы с мамой и бабушка с Гришей на руках сидели в сарае, а Ефим Иванович бушевал в доме.
— Рассолу, старая ведьма! Куда запропастилась?
Мама плакала, я тоже, а бабушка крестила Гришу и уговаривала нас:
— Чего вы кричите, глупые? Перестаньте. Он сюда не придет, не посмеет.
И он в самом деле не пришел, а повалился на пол и уснул. Мама боялась к нему подходить. Бабушка перетащила его на кровать.
Ефим Иванович проспал весь день и вечером опять ушел куда-то, сказав бабушке!
— Приготовься завтра невестку встречать.
Утром следующего дня он привел молодую жену:
— Смотри, мать, почитай эту женщину, королеву моего сердца. Она человек культурный, аристократический.
Бабушка исполняла все прихоти «королевы», кассирши из железнодорожного клуба. Подавала ей кофе с каймаком в постель, бегала для нее за папиросами. Мне обидно было видеть, как сильная бабушка стала такой покорной. Мама ее тоже ругала, а она улыбалась и говорила:
— Наплевать. Лишь бы они между собою хорошо жили, а мне не привыкать прислуживать.
Это была правда. Она с малых лет ходила по людям — в няньках, в прислугах, пока не вышла замуж. Муж ее, слесарь, едва успел построить домик, как умер от туберкулеза. Бабушке опять пришлось ходить по господам. И лишь после революции, когда вырос сын и пошел работать, она стала хозяйкой. И вот опять…
Через несколько дней по улице летел пух. Это Ефим Иванович выбрасывал имущество «королевы» и кричал:
— Вон, шлюха!..
Соседи собрались у своих плетней и покатывались со смеху. Мне было непонятно, почему они смеялись над чужим горем. Потом я понял: своим смехом они наказывали Ефима Ивановича за его разгульную жизнь.
Бабушка тяжело переживала срам сына. Она стояла на крыльце с Гришей на руках и неподвижно смотрела поверх хат, в небо, чтобы не встретиться взглядом с соседями. Ее морщинистые щеки горели, будто от пощечин.
Шло время. Гриша рос очень некрасивым мальчишкой. Голова квадратная, большая, тело — худенькое, нескладное. Казалось, кости растут у него слишком быстро и распирают маленькое тело.
Друзей у него не было. Он целыми днями так и ходил за бабушкой. На улице его звали «бабкиной юбкой», а еще звали «немтурой» за то, что он ни с кем не разговаривал.
Когда я приехал, Гриша и для меня целый день не находил слов, только вечером дернул за рукав, потащил в угол и там спросил:
— Ты как свою мамку зовешь?
— Мамой.
— Вот и все так. А я почему — бабаней?
— Потому что она твоя бабушка, а мама умерла.
Гриша вдруг ткнул меня в бок кулаком и пошел прочь. Спрятался за сундук и плакал там. Потом опять хотел ударить меня и, видно, повторяя бабушкины слова, сердито сказал:
— Ты тоже дурак, как и уличные мальчишки.
Пришел Ефим Иванович. Он почти не изменился. По-прежнему строен, по-прежнему у него щегольской казачий чуб. Только под глазами легли морщинки да немного провисли щеки. Работал он заведующим магазином, а жил у третьей жены с двумя ее детьми и тещей, буфетчицей. Бабушка говорила:
— Теперь ему водка сама в рот льется, да как бы боком не вылилась.
Гриша боялся отца, и когда тот вошел, он тихонько выбрался на кухню.
Ефим Иванович поздоровался, прошел прямо к комоду, порылся в ящике и спросил:
— Часы мои где?
— Продала я их…
— Как же ты посмела моей собственностью распоряжаться?
— Денег-то не даешь, а мальчишке в школу осенью идти. Книжки нужны, сумка…