Я показал журнал, рассказал о своих намерениях.
— Выпьем еще по одной! — подгонял старый Поликарп. — Стол не терпит трезвых…
— Правильно! Долой производственные совещания! — шумела Маргарита.
— Долой! — поддержала ее Сима.
Они втроем выпили. Мы с Сергеем Сергеевичем не стали.
Он пожал плечами, улыбнулся и своим мягким тенорком сказал:
— Не пойму, зачем вы дразните свою судьбу? У меня такое впечатление, будто вы все делаете себе назло.
— Вы считаете, что операция сложная?
— Ух, какой горячий человек: сразу же и сердится! Не надо…
Он улыбнулся еще мягче.
— Во-первых, легкость операции — кажущаяся. Во-вторых… возможно, я ошибаюсь, но вот… я всех прошу… Безусловно и безусловно похвально ваше стремление дерзать, но мы работаем в примитивнейшей деревенской больнице. То, что в любой приличной больнице осуществимо легко и просто, в наших условиях даже думать об этом нечего… Ну честное слово, я вам не враг! Вы работаете врачом первый год, зачем же вам действительно дразнить судьбу? Поработайте годочек-другой, рука ваша со скальпелем воедино сольется — и мы вас в ординатуру, как спутник на орбиту, выведем. Экспериментируйте на благо людям! И мы гордиться вами будем… Разумеется, это мое личное мнение.
— Очень правильное мнение! — воскликнул Поликарп Николаевич. — Выпьем, други, выпьем, бэзглухи!
Он встал, высоко поднял рюмку. Глаза нехорошо блестели, будто ему больно было.
— А что скажет Серафима Андреевна? — Опросил Сергей Сергеевич.
— Н-не знаю. Папа ему тоже так говорит… Годика два — и к нему в ординатуру. Правда, Петя?
— Правда, — ответил я. — Значит, не разрешите мне сделать эту операцию?
Божедомов развел руками.
— Выпьем за бэзглухов! — не без насмешки, по-моему, предложил пьяненький Поликарп и сунул мне в руку рюмку.
Маргарита Тимофеевна в упор смотрела на меня. В ее глазах резвились злые чертенята.
— Замолчи, Поликарп! — скомандовала она и поднялась с рюмкой в руках.
Поликарп Николаевич виновато замолчал и сел, поглядывая то на Сергея Сергеевича, то на Маргариту. Она сказала:
— А я бы разрешила эту операцию. И не только разрешила, ассистировала бы сама. Но увы — я всего лишь рентгенолог. И единственное, что могу сделать, — выпить за дерзость… Пью за Петра Захарыча!
Залпом выпила, вызывающе посмотрела на Сергея Сергеевича, на Поликарпа и нервно рассмеялась.
Божедомов усмехнулся, покачал головой:
— Действительно, чего не наобещает пьяная женщина, чего не наговорит!.. Если бы да кабы… В этом все и дело! Каждый может разрешать с легкостью, пока не отвечает. За Петра Захаровича я тоже выпью, и с великим удовольствием… За его дерзость, но чтобы она не подминала разум.
— За разумную дерзость! Браво! — выкрикнул старый Поликарп.
Маргарита расхохоталась.
Допивали, доедали, пели…
«Через тумбу-тумбу раз, через тумбу-тумбу два, через тумбу-тумбу три лобызается…»
Размахивая гитарой, старый Поликарп ожесточенно аккомпанировал и дирижировал. Он был очень доволен, что все закончилось дружной пьянкой, и шептал мне: «Молодец, малыш! Знаешь, есть такие гениальные стихи: «А самое главное — это веселый характер иметь…»
«Что ж, — думал я, — пусть будет так, черт с вами, а операцию Степану я все равно сделаю».
«Через тумбу-тумбу р-р-раз!..»
Утром, лежа в постели, я под ноктюрн Шопена, который передавали по радио, проводил воспитательную работу. Воспитывал себя счетно-арифметическим путем, как любил воспитывать других Божедомов.
Во-первых, говорил я, что Поликарп пьяница, — это дело его. Но зачем ты его спаиваешь? Разве вы не могли с ним вчера поговорить за чаем?
Во-вторых, у кого ты научился о серьезных вещах говорить во время пьянки? Ты, как и некоторые другие, думаешь, вероятно, что все сделанное на земле омыто спиртом?
Тебе не кажется, что пить с несимпатичными и даже чуждыми тебе людьми — это начало твоей деградации?
Заглянула с кухни Сима и прервала самоистязание:
— Ты уже проснулся? Сейчас принесу компотику из свежих вишен. Кисленького…
Принесла и села на кровать.
Компот был холодным. Я пил и дрожал от удовольствия.
— Послушай, Петька, и хорош же ты вчера был! Я первый раз видела, чтобы ты так отчаянно пил водку. И вообще мне казалось, что ты вот-вот начнешь драться, окна бить…
— Ух, вкусно!.. Принеси еще стаканчик…
Она принесла и опять села на краешек кровати.
— И еще мне показалось, что ты все-таки будешь оперировать Степана…