— Запретили там стоять крольчатнику. Не положено, говорят, на территории больницы.
— Как не положено? Кто сказал?
Степан поднялся, выпрямился.
— Санэпидстанция, — ответил я.
— А ее кто поднауськнул? А? Твой друг. Точно! Ну и хрен с ним. Завтра пригоню трактор и перетащим…
Степан громче, чем нужно было, говорил в сторону Божедомова.
— Потише, Степа…
— Чего «потише»? Он-то свиней своих держит на территории? Ему положено вонище разводить на больничных харчах? И пусть слышит, плевать мне на него с самой колокольни!
Он еще долго ходил, ворчал, а потом в ожидании чая прилег на диван, посадил себе на грудь крольчонка, гладил его и говорил:
— Сазанчиков осенних мы с тобой так нынче и не подхватили. Лежат они теперь в яме на дне, дремлют и посмеиваются сквозь сон над нами. А Жмот, сказывают, за лето и осень взял девяносто восемь штук… Вчера смотрел я свое рыбацкое хозяйство. Крючки позаржавели, сачок попрел, а в фляжке-то — водка… Как на рыбалке осталась, так и лежала. Выпил я ее — и, ты знаешь, речкой запахло! Хорошо так, соблазнительно… Вот с делами поуправимся, зимой половим бирючков. А? Половим?..
Жмурился от удовольствия крольчонок под большой рукой Степана, и Степан щурился, улыбался…
— Обязательно половим, — ответил я.
Неожиданно к нам пришел Божедомов.
Он был, как всегда, чистенький, отглаженный, при галстуке.
— Добрый вечер, — сказал он. — Услышал у вас разговор — дай, думаю, зайду, навещу нашего холостяка в ненастный осенний вечер… Скука такая!.. И Поликарп что-то не появляется. Хоть бы в картишки поиграть… Вы не играете в дурачка, Степан?
— Без дурачков дурак дальше некуда, — буркнул Степан.
— Жалко. Посидели бы, побалагурили…
Говорил Божедомов вроде от доброго сердца, искренне, а у меня снова закипала злоба против его лицемерия.
«Не ввязывайтесь в драчки…» Это легко сказать, а каково переносить, каково смотреть в эти светлые и ласковые глаза, зная, что они подлые?
— С вашего разрешения я присяду. Как у вас с ногой? — спросил Божедомов у Степана, присаживаясь рядом с ним.
— Спасибо, — опять буркнул Степан, — только что с танцев пришел. Жениться на молодой собираюсь.
— Вот видите… А в райздраве-то напустились! И мне досталось…
— Будя брехать, — уронил Степан.
— Что вы сказали?
— Погода, мол, нынче суровая.
— Да-а, разгулялась осень. И в колокольнях гудит — словно панихиду служит. А дождь по окнам так и режет, так и сечет. Неприятно как-то, неуютно…
Я налил в стаканы чаю.
— Холостяцкий чай? Давненько я такого не пивал, — с улыбкой сказал Божедомов и взял стакан, положил в него сахар, стал размешивать.
Степан не взял своего чая — сидел надутый, будто перед дракой.
И я позванивал, как Божедомов, ложечкой о стакан и был доволен своей выдержкой. На своем лице не чувствовал злости, презрения; вероятно, оно было холодно-вежливым.
— Сегодня был Сенявин, пытался запретить расположение вашего крольчатника на территории больницы, но я отговорил его.
— А зря, — сказал Степан, — я его уже переволок. Рядом тут, к бабке Анне… Двор у нее большой, пустует. Трава там летом до пояса бывает, что твой луг… И колодец есть.
— Когда же вы успели? — удивился Божедомов.
— Да вот недавно… Слышали небось, трактор гудел?
Молодец Степан, молодчина! Хорошо секанул Божедомова… Тот даже сморщился, будто от слишком горячего чая, и сказал:
— Петр Захарыч, через дверь от операционной есть кладовочка. Я думаю ее перевести, а комнатку отдать вам под лабораторию. Там вы и будете работать с кроликами.
Степан и на эти слова, видимо, хотел ответить какой-то колкостью, но я незаметно показал ему кулак, и он осекся. Улыбнулся.
— Спасибо, Сергей Сергеич, там мне будет очень удобно, — сказал я.
Он просидел у нас еще минут двадцать. Помешивал в стакане уже совсем холодный чай, задавал какие-то пустые вопросы, улыбался своей обязательной улыбкой, а потом поблагодарил за компанию и ушел.
Чего он ждал? Возможно, ухода Степана? Возможно, хотел мне что-то сказать? Но мы со Степаном не знали, куда деваться от неловкости, а ему хоть бы что. И я понял: умение пересидеть, переморгать — это обязательное качество иных деятелей.
Что ж, надо и мне приобретать это качество, чтобы пользоваться против таких людей их же оружием. Вот только не знаю, удастся ли мне это? Сегодня по крайней мере, кажется, удалось.
Ушел Божедомов, и я спросил Степана:
— Зачем ты соврал насчет крольчатника?