Километрах в трех от Ключевого — Попова яма. Там, как мне сказали, промышляли сазанятники. Туда я и направился.
Крутой поворот реки, широкий плес, восьмиметровая глубина прямо у крутого, глинистого берега…
Это и есть Попова яма.
Из села к ней вела тропинка через широкий заливной луг.
По весеннему солнцу, по грозовым дождям поднялась на лугу густая и высокая трава, зацвели ромашки, клевер, кашка.
Шел я тропинкой и думал: так вот куда перекочевал из садов веселый праздник. Потом он перекочует в поля, потом в липовые рощи…
Стрекотали кузнечики, порхали мотыльки, резвились стрекозы…
Все опивались нектаром. Праздновали.
Веселый праздник лакомства, песен, цветов и солнца. Длится он с весны до зимы.
Пчелы тоже наслаждаются его благами. И все-таки они и на нем прежде всего работники. Работяги праздника цветов, песен и солнца… Это хорошо.
По моей ладони ползла божья коровка. Ползла, исследуя морщинки, моего долголетия, счастья, удач и неудач. У перекрестка она остановилась и стала тщательно его изучать. Может, там уже появился след моей сегодняшней неудачи?
Поводила, поводила усиками и поползла прочь, будто говоря: чепуха твоя сегодняшняя неудача; подумаешь, какое дело! Чепуха… Таких неудач на земле каждый день бывает тысячи.
Взмахнула крылышками и полетела ввысь.
У нас божью коровку называют еще солнышком.
«Солнышко, солнышко, полети на небушко, там твои детки кушают конфетки, а тебе не дают, все собакам раздают».
«Удачливый, гад. Везучий». А тут не повезло. Может, это и есть начало настоящей жизни?
Возможно.
…Сазаний сезон только начинался, поэтому рыбаков на яме было мало. Трое ловили с берега, воткнув удилища со спиннинговыми катушками в глинистые обрывы, а четвертый — с лодки, заякоренной на середине плеса.
У ивового куста, рядом с воткнутыми удилищами, — землянка. Просторная, человек на четырех. Но невысокая, в рост в ней не встанешь. У землянки сидел мужчина и привязывал к поводкам крючки.
Я поздоровался. Он поднял на меня сильно заросшее лицо с угрюмыми темными глазами, кивнул, буркнув что-то невнятное, и опять занялся крючками.
Прошел я немного подальше от землянки и сел у ряда торчавших удилищ. А вернее сказать, и сесть не успел, как затрещала спиннинговая катушка. Затрещала резко и продолжительно. Бамбуковое удилище закланялось и нагнулось почти до самой воды.
Я по рыбацкой привычке, не задумываясь, схватил удилище и почувствовал, что на крючке рыбешка солидная.
Не стал удерживать катушку, и она затрещала пуще прежнего. Леску повело в сторону, и я подумал, что дело имею с сазаном. Надо быть начеку. Сазана нельзя нахально тащить к берегу, но и слабину давать нельзя, рубанет хвостом — и никакая леска не выдержит.
Я задрожал в охотничьем ознобе, напрягся, наверно, не меньше сазана, сидевшего на крючке, и стал вываживать, то подматывая леску, то тихонько ее отпуская.
Почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглянулся. Рядом со мною стоял заросший мужчина и внимательно наблюдал за борьбой.
— Ваша удочка? — спросил я.
— Давай занимайся, давай, — сиплым голосом подзадоривающе ответил он.
Минут через двадцать мне удалось подвести сазана к берегу. Увидел я рыбешку, и моя душа облилась рыбацким восторгом. Сазан был не меньше метра.
Надо было у бородача попросить подсак, но он с таким насмешливым любопытством следил за мной, что я решил не обращаться к нему за помощью. И чуть не поплатился за свою гордость: сазан, казалось, уже совсем обессилел, и только я хотел выхватить его на берег — он с такой силой рванулся в глубину, что катушка не затрещала, а запела.
Хорошо, успел отдернуть руку, иначе леска могла покалечить пальцы…
Сазана я все-таки вытащил без помощи бородача и опять спросил:
— Удочка ваша?
— Моя, — ответил он, лукаво улыбнувшись.
— Тогда и рыба ваша.
Восторженно, с рыбацкой гордостью я преподнес ему десятикилограммового сазана, держа обеими руками под жабры.
— Удочка моя, а удача твоя. И рыба, значит. Везучий ты, парень…
Сказал он эти слова без ехидства, по-доброму, а они разозлили меня, и я с размаху швырнул рыбину в сторону землянки.
Отошел прочь, подумал и решил, что глупо поступил, напрасно человека обидел.
— Простите, пожалуйста, — сказал я, — нервишки немного… Поймала рыбу ваша удочка, я только вытащил ее.