— Внимание! — проказливо выкрикнул Залмен Можарский и, спрыгнув с телеги, вытянулся в струнку, поднес руку к козырьку и отрывисто выпалил: — Здравья желаем, товарищ передовой председатель!
— Вольно! — в тон ответил Лойфер и, поправив на Залмене сбившуюся на затылок фуражку, обратился к жнецам: — Что же, товарищи солдаты, поедем? Пока доберемся, роса просохнет. Митинга тут с вами устраивать не станем, но сказать пару слов нашему парторгу дадим.
— Что тут говорить! — начал Райнес. — Каждый из нас хорошо знает, что мы недавно пережили. Вам ли надо рассказывать, что такое война и что такое хлеб? Что тут говорить!
— Исроэл, выводи тракторы! — крикнул Менаше.
В широко распахнутых дверях конюшни появился Исроэл Ривкин с парой высоких отдохнувших лошадей. Хаим Бакалейник стоял в стороне и выкликал нараспев:
— Красотка и Зорька!
— Мои, — так же певуче откликнулся колхозник с пунцовым лицом. Приняв от конюха Исроэла коней, он отвел их к лобогрейке.
— Каштан и Рысак!
— Орлы! Раз — сказали, два — пошли! — воскликнул Залмен и бегом кинулся к конюшне, словно боясь, что подменят его гнедых.
— Марта и Рыжий!
— Иду! — отозвался Яков Бергункер и подмигнул Мейлаху.
Народ наблюдал, как Мейлах ведет лошадей к лобогрейке, и каждый про себя подумал: «Нашего полку прибыло». Не успели еще жнецы запрячь лобогрейки, как снова послышался шалый голос Залмена:
— По коням!
— Ну и голосище, не сглазить бы, — напарник Мейлаха Яков Бергункер сплюнул. — Будь у тебя таков умишко, каков голосишко, был бы ты давно, наверное, полковником.
— Разговорчики! — И, забравшись на сиденье лобогрейки, Залменка крикнул еще громче и протяжней: — Ар-р-р-рш!
— Команду «по коням!» ты уже, значит, отдал, — подмигнул Залмену Менаше Лойфер, — «арш!» ты уже тоже сказал, осталось только пустить в ход третье заклинанье.
Залмен уловил прищуренный взгляд председателя и звонко щелкнул в воздухе кнутом. Запряженные лобогрейки и брички тронулись с места.
В открытых дверях домов стояли женщины, девушки и перекликались с жнецами. Мейлах оглянулся и увидел стоявшую у края дороги Двойрку. В это время кто-то из впереди едущих затянул:
Мейлах узнал голос запевалы, и ему казалось непостижимым, откуда у Залмена, который так же, как и он, Мейлах, остался в живых один из всей семьи, берутся силы совладать с собой? Как он может петь?
И Залмен, словно чувствуя, чтб о нем сейчас думает молчаливый Мейлах Голендер, затянул еще громче «Ой ты, Галя!», и его молодой звонкий голос слился с голосами жнецов, звучно подхвативших:
Вдруг песня оборвалась.
Мейлах удивленно огляделся.
Справа от дороги показались деревца виноградника...
...То ли потому, что Бенциан дольше других был в армии, то ли потому, что он участвовал в двух войнах, но ни в ком из его односельчан так не чувствовался фронтовик, как в нем.
Это чувствовалось решительно во всем: в одежде, в походке, в манере работать и еще больше в том, что его всегда тянуло к людям.
К людям у Райнеса был свой особый подход. Если он кого-нибудь полюбил, то всем сердцем, готов тому последнее отдать. Если же человек будил в нем недоброе чувство, он старался все же найти в нем такое, что смягчило бы неприязнь к нему, ибо стоило Бенциану впустить ненависть в свое сердце, она там оседала, точно камень на дне моря, глубоко и навсегда. Правда, случалось, что ему трудно было определить свое отношение к человеку.
Вот он сегодня целое утро работает по соседству с Мейлахом Голендером и все приглядывается к нему, как к человеку, вместе с которым предстоит впервые идти в бой, и не знаешь — можно ли полностью положиться на него. Трудно понять этого человека — вечером он прощался с Двойркой, а ночью пришел просить, чтобы его взяли на косарку. Голендер, так представляется Бенциану, видит перед собой лишь один участок, тот, где он работает, а Бенциан ценит людей, видящих перед собой все поле и работающих не потому, что за работой легче забыться.
Свое представление о Мейлахе не изменил Бенциан даже тогда, когда тот стал обгонять его и расстояние между ними становилось все больше и больше. После второго круга он вовсе потерял Голендера из виду.
Позднее, добравшись до вершины пригорка, Бенциан снова увидел крылья лобогрейки Мейлаха. Они вращались быстро, словно их подхлестывал стремительный ветер. Райнес уже давно не видел, чтобы так напористо работали вилами: Мейлах будто несся против течения, отталкивая вилами одну волну колосьев за другой.