«Зачем ведут живых к винограднику?» — спрашивает Мейлах у своего соседа Адама Гумелюка. «Чтобы не забывать. Чтобы никогда не забывать!..»
И это тоже является одной из главных мыслей, пронизывающих не только эту повесть, но и другие произведения С. Гордона.
В поэтической повести «Цалел Шлифер» художник создал галерею полнокровных обобщенных образов, воплотивших в себе черты своего времени, мечты и поиски своего поколения. В отличие от других повестей, каждая из которых рисует относительно небольшой отрезок времени, эта повесть охватывает большой период — от далеких двадцатых годов до наших дней. Перед читателем проходит целая вереница действующих лиц, живущих в местечках и городах Украины, в Ленинграде, на далеком Севере.
Самуил Гордон не боится живописать трудности, беды, горе людское — всего этого всегда хватает в жизни его героев, — но нет места у него и чувствам уныния, пессимизма. В его произведениях чувство социального оптимизма всегда побеждает.
Мы видим Цалела Шлифера в самые горькие минуты его жизни — после смерти его возлюбленной Дины Роснер. Два человека навещают его в эти дни, но до чего же разные это люди! Один — кладбищенский сторож, нашептывающий отравленные смертельным ядом строки Экклезиаста: «Человек — это ничто, прах земной. Все — суета сует...» Второй — председатель завкома завода, где Цалел до ухода на пенсию работал технологом, Виталий Андреевич Свиридов. Он понимает состояние пораженного горем человека и, желая помочь, предлагает ему командировку на Игарку. Туда прибывает лес для завода. Нужно на месте посмотреть его опытным глазом. «У нас на заводе нет более опытного человека, чем вы», — говорит Свиридов. Шлифер колеблется, но принимает предложение. Он едет на Игарку. Побеждает жизнь.
Для Самуила Гордона характерно его стремление к сложным психологическим коллизиям. Эта особенность ярко проявилась в его повести о любви и верности «Единственная». В ней освещены актуальные жизненные проблемы морально-этического характера, занимающие видное место во многих его произведениях. Автор умело пользуется внутренним монологом, который помогает ему раскрыть самое потаенное в душах персонажей.
Во всех жанрах — будь то роман, повесть, рассказ, очерк — писатель создал произведения, в которых отчетливо слышен пульс времени — времени больших и важных свершений.
Язык его произведений сочный, образный, стиль отточен, слово емко и точно.
Произведения С. Гордона не отягощены лишними деталями. В них как бы выверена каждая строка. Под его пером одинаково живо возникают и городской пейзаж и сельский, пейзаж северной тундры и дальневосточной тайги. Он не привержен к какому-либо одному месту. Но где бы ни происходило действие, главное, что волнует писателя, — это человек и то новое, что он вносит в нашу жизнь и чем преображается сам.
Б. Миллер
ПОВЕСТИ
У ВИНОГРАДНИКА
1
При выходе из вагона Мейлах Голендер наткнулся в дверях на пару простертых рук, тянувшихся к нему с полутемного перрона: «Янкл, это ты?»
На ступеньках вагона, закрывая собою выход, стоял незнакомый человек.
— Янкл! — крикнул он снова и взмахнул руками, как бы кидаясь целоваться.
— Нет, не Янкл, — тихо ответил Мейлах, словно чувствуя себя в чем-то виноватым перед незнакомцем, и отступил от двери.
Но тот в вагон не вошел. Выждав с минуту, он, все так же простирая руки, спрыгнул со ступенек и тотчас исчез. Немного спустя его хрипловатый голос уже раздавался у входа в соседний вагон.
Никто, видимо, и там не отозвался, потому что Мейлах вскоре снова увидел этого человека — он бежал вдоль поезда и все тем же хрипловатым голосом кричал в открытые двери и окна вагонов:
— Янкл! Янкл!
В его метании по перрону, в его выкриках «Янкл! Янкл!» Мейлаху чудилась тоска отца о потерянном ребенке. Не так уж много времени прошло, чтобы он забыл, как после бомбежек на станциях, куда война его забросила, родители искали своих детей и дети искали своих родителей.
Вдруг Мейлаху показалось, будто кто-то его окликнул по имени. От неожиданности он выронил из рук чемодан. Но тут до него опять донесся тот же хрипловатый голос:
— Янкл! Янкл!
«Вот оно что значит — отец, — подумал про себя Мейлах, — поезд уже отходит, а он все не перестает метаться от окна к окну, от двери к двери и звать... Вот оно что значит — отец...»