Когда он подошел к хозвзводу, на платформе еще не погасли кухонные топки, а внизу, изображая внимание, стояли ездовые, писаря и повар. Старшина батареи Скорик, в длиннополой комсоставской шинели, узколицый, с хищными, близко посаженными к крючковатому носу зелеными глазами, по-кошачьи мягко прохаживался перед строем, заложив руки за спину, то и дело поглядывая на спальный вагон, у которого тесно сгрудились старшие командиры, военные железнодорожники, разговаривая с кем-то из начальства, недавно прибывшего к эшелону на длинной трофейной машине.
- Смир-рно! - затылком почуяв подошедшего Кузнецова, выкрикнул Скорик и по-балетному кругообразно скользнул на одной точке, артистическим жестом выкинул кулак к виску, распрямил пальцы. - Товарищ лейтенант, хозяйственный взвод…
- Вольно! - Кузнецов хмуро взглянул на Скорика, который голосом своим в меру выявлял соответствующее невысокому лейтенантскому званию подчинение. - Старший сержант Уханов у вас?
- Почему, товарищ лейтенант? - насторожился Скорик. - Как так он может быть здесь? Я не дозволяю… А в чем дело, товарищ лейтенант? Никак, исчез? Скажи пож-жалуйста! Где ж он, голова два уха?
- Уханов был у вас в завтрак? - строго переспросил Кузнецов. - Вы его видели?
Узкое многоопытное лицо старшины выразило работу мысли, предполагаемую степень ответственности и личной причастности к случившемуся в батарее.
- Так, товарищ лейтенант, - заговорил Скорик с солидным достоинством. - Прекрасно помню. Командир орудия Уханов получал для расчета завтрак. Ругался с поваром неприлично. По причине порций. Лично вынужден был сделать ему замечание. Разболтанный, как в гражданке. Очень правильно, товарищ лейтенант, что звания ему не присвоили. Разгильдяй. Не обтесался… Может, в хутор мотанул. Вон за станцией в балке хутор! - И тотчас, солидно приосаниваясь, зашептал: - Товарищ лейтенант, генералы, никак, сюда… Батареи обходят? Вы докладывайте, по уставу уж…
От спального вагона мимо построенных у эшелона батарей двигалась довольно многочисленная группа, и Кузнецов издали узнал командира дивизии полковника Деева, высокого роста, в бурках, грудь перекрещена портупеями. Рядом с ним, опираясь на палочку, шел сухощавый, слегка неровный в походке незнакомый генерал - его черный полушубок (такого никто не носил в дивизии) выделялся меж других полушубков и шинелей.
Это был командующий армией генерал-лейтенант Бессонов.
Обгоняя полковника Деева, он шагал, чуть хромая; останавливался возле каждой батареи, выслушивал доклад, затем, переложив тонкую бамбуковую палочку из правой руки в левую, подносил ладонь к виску, продолжал обход. В тот момент, когда командующий армией и сопровождавшие его командиры задержались близ соседнего вагона, Кузнецов услышал высокий и резкий голос генерала:
- Отвечая на ваш вопрос, хочу сказать вам одно: четыре месяца они осаждали Сталинград, но не взяли его. Теперь мы начали наступление. Враг должен почувствовать нашу силу и ненависть полной мерой. Запомните и другое: немцы понимают, что здесь, под Сталинградом, мы перед всем миром защищаем свободу и честь России. Не стану лгать, не обещаю вам легкие бои - немцы будут драться до последнего. Поэтому я требую от вас мужества и сознания своей силы!
Генерал выговорил последние слова возбужденным голосом, какой не мог не возбудить других; и Кузнецов колюче ощутил убеждающую власть этого худого, в черном полушубке, человека с болезненным, некрасивым лицом, который, пройдя соседнюю батарею, приближался к хозвзводу. И, еще не зная, что будет докладывать генералу, оказавшись здесь, около кухонь, он подал команду:
- Смир-рно! Равнение направо! Товарищ генерал, хозвзвод первой батареи второго дивизиона…
Он не закончил доклад; вонзив палочку в снег, генерал-лейтенант остановился против замершего хозвзвода, вопросительно перевел жесткие глаза на командира дивизии Деева. Тот с высоты своего роста ответил ему успокаивающим кивком, улыбнулся яркими губами, сказав крепким молодым баритоном:
- Потерь здесь, товарищ генерал, нет. Все целы. Так, старшина?
- Нимая ни одного хлопця, товарищ полковник! - преданно и бодро выкрикнул Скорик, непонятно почему вставляя в речь украинские слова. - Старшина батареи Скорик! - И, по-бравому развернув грудь, застыл с тем же выражением полного послушания.
Бессонов стоял в четырех шагах от Кузнецова, были видны заиндевевшие от дыхания уголки каракулевого воротника; худощавые, гладко выбритые сизые щеки, глубокие складки властно сжатого рта; из-под приспущенных век что-то знающий, усталый взор много пережившего пятидесятилетнего человека колюче ощупывал нескладные фигуры ездовых, каменную фигуру старшины. Старшина Скорик, круто выпятив грудь, сдвинув ноги, подался вперед.
- Зачем так по-фельдфебельски? - произнес генерал скрипучим голосом. - Вольно.
Бессонов выпустил из поля зрения старшину, его хозвзвод и утомленно обратился к Кузнецову.
- А вы, товарищ лейтенант, какое имеете отношение к хозяйственному взводу?
Кузнецов вытянулся молча.
- Вас застал здесь налет? - как бы подсказывая, проговорил полковник Деев, но соучастливым был его голос, брови же полковника раздраженно соединились на переносице. - Почему молчите? Отвечайте. Вас спрашивают, лейтенант.
Кузнецов почувствовал нетерпеливо-торопящее ожидание полковника Деева, заметил, как старшина Скорик и его разношерстный хозвзвод одновременно повернули к нему головы, увидел, как переминались сопровождающие командиры, и выговорил наконец:
- Нет, товарищ генерал…
Полковник Деев прижмурил на Кузнецова рыжие ресницы.
- Что «нет», лейтенант?
- Нет, - повторил Кузнецов. - Меня здесь не застал налет. Я ищу своего командира орудия. Его не оказалось на поверке. Но я думаю…
- Никаких командиров орудий в хозвзводе нет, товарищ генерал! - выкрикнул старшина, захлебнув в грудь воздух и выкатив глаза на Бессонова.
Но Бессонов не обратил на него внимания, спросил:
- Вы, лейтенант, прямо из училища? Или воевали?
- Я воевал… Три месяца в сорок первом, - проговорил Кузнецов не очень твердо. - А теперь окончил артиллерийское училище…
- Училище, - повторил Бессонов. - Значит, вы ищете своего командира орудия? Смотрели среди раненых?