Хамраеву было не тридцать лет, как показалось Гервасию Васильевичу, а все тридцать семь. Уже несколько лет он возглавлял городской отдел здравоохранения, был умен, ловок и интеллигентен. О Гервасии Васильевиче он знал все с первой минуты его приезда в город. И каждый раз, когда в ответ на жалобы Хамраева о недостатке квалифицированных хирургов в клинике городской комитет партии предлагал ему пригласить на работу Гервасия Васильевича, Хамраев неопределенно покачивал головой или так же неопределенно соглашался. Но ни в том, ни в другом случае даже не пытался познакомиться с Гервасием Васильевичем.
- У человека погибла семья, - говорили Хамраеву. - Человек бросил все, приехал, так сказать, на могилу собственного сына, чтобы, как говорится, закончить свой жизненный путь в уединении и скорби. Что в таких случаях должны делать партийные и общественные организации? Они должны вернуть такого человека к общественно полезной деятельности. Тем более что этот человек - врач, первоклассный хирург. Представитель, как говорится, гуманнейшей профессии. А в городской клинике, как докладывает сам товарищ Хамраев, нет хирургов, которым можно было бы доверить сложные операции. Чуть что, больного на самолет - и в столицу республики. Пора с этим делом кончать. Было уже два смертельных исхода, и хватит. Вызовите, товарищ Хамраев, этого человека, поговорите с ним, напомните ему о его долге перед партией, перед народом, в конце концов, если нужно, предложите ему персональный оклад (горком поможет) - и с богом!
Нет, так Хамраев не мог прийти к Гервасию Васильевичу. Его умение действовать наверняка восставало против всех предлагаемых вариантов, а исконно азиатская недоверчивость и осторожность, которую он унаследовал от предков кочевников, заставляли его искать собственное решение или ждать до тех пор пока судьба сама не пошлет ему повод для знакомства с Гервасием Васильевичем.
Когда принесли телеграмму на имя Гервасия Васильевича, Хамраеву показалось, что долгожданный повод сам пришел к нему в руки. Но за телеграммой должна была начаться тонкая и мудрая игра в заботу, которая в итоге принесла бы свои организационные плоды не столько для Гервасия Васильевича, сколько для Хамраева - заведующего городским отделом здравоохранения. Он уже давно научился себя прощать и не подставлять душу терзаниям совести - не для себя же, для дела, для людей.
…К столу пригласили Кенжетая с женой. Кенжетай пришел один, поставил на стол глубокую тарелку с громадными сливами, сказал что-то вроде «старая женщина должна знать свое место», выпил полстакана коньяку и деликатно удалился.
Гервасий Васильевич и Хамраев ели лагман, говорили почему-то о кинематографе. Хвалили, поругивали, а потом Хамраев подробно рассказал Гервасию Васильевичу содержание картины «У стен Малапаги», которую смотрел, еще будучи студентом, и вспомнил, что после просмотра дня три-четыре ходил больной. Вот какая это была картина…
А Гервасию Васильевичу все время хотелось еще раз прочитать телеграмму от Екатерины Павловны, но он стеснялся Хамраева и пытался воспроизвести в памяти текст этой телеграммы.
Один раз он даже ушел с веранды в комнату, будто бы за хлебом. Там, не зажигая света, около лунного окна он дважды перечитал телеграмму и был рад тому, что запомнил текст с первого раза…
- Вы Соколовского Геннадия Дмитриевича не знали? - спросил Хамраев, когда Гервасий Васильевич вернулся из комнаты.
- Знал, - ответил Гервасий Васильевич. - Он был начальником седьмого эвакогоспиталя. Этот?
- Не знаю. Наверное, этот. Он у нас функциональную анатомию читал… А Кричевскую Полину Яковлевну?
- Прекрасный хирург, - с удовольствием сказал Гервасий Васильевич. - Золотые руки.
- Она нейрохирургию у нас вела. Такая строгая дама.
- Что вы, что вы! - оживился Гервасий Васильевич.- Добрейшей души человек. Я бы даже сказал, излишне сентиментальна.
- Ой-ой-ой!.. - усомнился Хамраев и достал из кармана пиджака плоскую бутылочку с румынским коньяком.
Гервасий Васильевич убрал пустую бутылку под стол и обиженно заявил:
- Слушайте, Сарвар, ну кому лучше знать? Полина Яковлевна была моим ассистентом!
- Я это знаю, Гервасий Васильевич, - тихо сказал Хамраев.
- Какого же черта вы тогда спрашиваете, знаю ли я Полину Кричевскую?
- разозлился Гервасий Васильевич.
- Я хотел спросить - «помните ли», а «не знаете ли»…
- Я все помню, - вздохнул Гервасий Васильевич. - Вы где институт-то кончали?
- В Москве, - ответил Хамраев. - Давайтв выпьем.
Недели через две Гервасий Васильевич уже знал все о медицинских делах этого городка. 0 недостатке хирургов, о трудностях с медикаментами - обо всем, на что мог пожаловаться Хамраев любому человеку, от которого не ждет ни помощи, ни участия.
Как-то Хамраев не пришел на ставшую теперь обычной вечернюю прогулку, и Гервасий Васильевич решил сам зайти за ним. Встретила его мать Хамраева, худенькая обаятельная старушка Робия Абдурахмановна, и сказала, что Сарвар в клинике. Его туда срочно вызвали.
От нечего делать Гервасий Васильевич пошел в клинику. Вернее, не в клинику, а просто так, по направлению к городской больнице. Может быть, Хамраев скоро освободится и они еще успеют погулять перед сном.
Хамраева Гервасий Васильевич увидел уже выходящим из калитки больничного сада.
- Что там у вас стряслось? - спросил Гервасий Васильевич.
Хамраев посмотрел на него усталыми глазами и ответил:
- Худо дело, Гервасий Васильевич… Человек помер.
- От чего?
- От безграмотности… От безграмотности врача, делавшего операцию.
- А все-таки? Конкретнее.
- Позавчера удалили больному малоизмененный отросток, а сегодня больной скончался от нераспознанной прободной язвы желудка.