Виноделы дали ему ночлег и работу. На другое утро стадо коз объело большой участок. Человек с круглым животом и косматыми руками показал ему шесть раз по десять пальцев. "Два месяца!.. Работать за одну еду!.. И почти без платы!.." Иван поник. Письмо, зашитое в полу куртки, гнало его в дорогу. Но он кивнул головой и пошел стеречь лозу.
Он обходил с лейкой холмы, густо одетые шершавою, туманной по утрам листвою; работал у точила, где бондарь готовил к осени чаны и бадьи. Легко и живо перенимал он речь, и виноделы вскоре услышали его неловкий говор. Когда прошел срок, он расспросил их о дороге и побрел в горы, пробираясь в Калабрию, к монастырю...
Спустя десять дней он пришел в деревню Стеньяно. Его привело к ней ущелье Стильяро. Оттуда был виден Тарентский залив, и синяя даль резала глаза до боли. В версте от деревни он увидел монастырь.
Сонный привратник впустил его за ограду. Он выслушал Ивана, подержал в руках его письмо и сказал:
- Это мужской доминиканский монастырь. А тебе нужен женский кармелитский. Он лежит в двух часах ходьбы отсюда. Мы по утрам возим туда молоко и сыр. Однако ж войди, отдохни, - добавил он, видя, что путник покрыт пылью и потом.
Прелый навоз лежал на дворе, тек ручьями и дымился. Каменный, похожий на пещеру вход открылся перед Иваном. Сбоку мелькнули белые башни, бойницы, острый шпиль.
Часть кельи занимал очаг. На полу горел огонь: мохнатый от сажи горшок на цепи лизало разведенное на железном листе пламя.
Иван принялся за еду.
- Я знаю, кого ты ищешь, - сказал привратник. - Это "золотая Мариучча". Так мы зовем ее, потому что волосы у нее желтые, как мед... Слушай, - сказал он вдруг. - Батиста, что возит кармелиткам молоко, стар. Ему трудно гонять мула ежедневно. Хочешь, я скажу настоятелю, он возьмет в помощь тебя?
В полдень Иван пришел в кармелитский монастырь.
Он долго стоял у решетки. От цветных стекол было прохладно и полутемно: клонило ко сну. Жестко звенели мухи о железо.
Наконец он ее увидел. Голова девушки и впрямь была "золотой": тяжелые, точно литые, волосы выбивались из-под скрывавшего лоб убора. Иван отдал письмо. Она положила руку на решетку вровень с плечом, и глаза ее чем-то напомнили ему Грустинку...
Лицо ее побелело, сделалось розовым, побелело опять.
- Ну вот! - сказала она. - Франческо жив!.. Как хорошо!
И в упор посмотрела на Ивана.
Он стоял перед ней, оробевший, грубый, смешной.
- Что ты за человек?
Рот его набух. Он молчал.
- Расскажи о Франческо.
Он опять не ответил.
- Ну, что же ты?
- В иной раз... Как привезу молоко...
- Какое молоко?! - в испуге закричала она.
Он, весь в поту, быстро пятился к дверям и тоже смотрел на нее со страхом...
В монастырском саду смутный гул кочевал по кронам дубов.
Он вбежал в чащу олив, притянул к губам ветку и, забирая ее в рот, стал жевать душистые, сырые листья.
Едва рассветало, он запрягал мула и гнал его к воротам монастыря. Дряхлый Батиста улегся в келье привратника и сказал, что ему очень хорошо, но работать он больше не станет.
Мул был оливковый, в прошлепинах; он стриг ушами и бил задней ногой. Дорога тянулась полями до большого, похожего на овцу холма. На нем открывался монастырь с густой синевой садов и белизной порталов...
Он сдержал слово. В один из воскресных дней Мариучча услышала краткую повесть о Франческо. Говоря с ней, он смотрел по сторонам и прятал глаза в пол. Она поняла, что он робеет, и сказала, смеясь:
- Приходи опять, только не смотри в пол и не будь таким робким...
Но он не пришел. Келья, привратник и мул скоро стали ему в тягость. Он хмуро подолгу слушал звон монастырских колоколов и смотрел исподлобья на тихих людей, бродивших вдоль стен с вечным шелестом ряс и костяным стуком четок.
Самые старые из них держались в стороне от всех. Молодые же собирались в саду, о чем-то спорили и совещались. До Ивана доносился крик, иногда ясно слышались слова угроз, и он спрашивал себя: к чему этим крепким, румяным парням затвор, когда им впору сидеть на коне либо ходить за плугом?..
Однажды с ним заговорил молодой монах. У него были веселые глаза. Его звали Паскуале. Они понравились друг другу.
Монах протянул Ивану книгу. Тот покачал головой.
- Хочешь, я научу тебя читать?
- Пожалуй, брат, обучи!..
Паскуале повел его в библиотеку...
С тех пор они часто сидели под низкими косыми сводами, пока медные волны Angelus'a* не разбивали тишины. В деревянных досках и в желтой маслянистой коже таились пухлые "Vitae Sanctorum"*, лежали связками папские грамоты и списки песнопений, переложенных на затейливую вязь квадратных нот.
_______________
* A n g e l u s (лат.) - католическая молитва.
* "V i t a e S a n c t o r u m" (лат.) - "Жития святых".
Монахи-молчальники, на которых настоятель наложил епитимью, приходили в библиотеку. Одни из них тянули себя за уши, намекая этим на свое скудоумие и прося дать неканоническую книгу; другие же складывали ладони чашкой, показывая, что расположены к чтению благочестивых книг.
Иван постепенно свыкся с латынью. Вскоре, найдя среди хлама случайную книгу, он даже одолел пять страниц трактата "Об осаде и защите замковых стен". Но его все сильней тянуло на волю, и монастырские стены сдвигались вокруг него тюрьмою. К тому же - он это заметил - монахи стали его в чем-то подозревать...
Как-то он спросил Паскуале:
- Чего иные из вас таятся в саду и все между собой шепчут?
- Они говорят о брате Фоме, - сурово ответил монах.
- Это кто?
- Брат Фома родом из этой деревни. Прежде он жил с нами, но святые отцы упрятали его в тюрьму.
- За какие ж дела?
- За то, что он был умней этих крыс в черных сутанах и хотел, чтобы народ выгнал испанцев из захваченной ими земли!
- Так-то!
Ивашка смотрел на монаха большими потемневшими глазами.
- Брат Фома нашел истину. Он открыл врата нового века. Он написал великую книгу и назвал ее "Солнечным градом"... Это - путь к правде и миру на земле...
- Что в этой книге? - Ивашка схватил Паскуале за плечи. - Какая в ней правда?!
Монах отстранился, строго посмотрел на него и вдруг улыбнулся:
- Слушай! Я расскажу тебе о "Солнечном граде"...