Саша видел близко лицо Иришки и глаза, и она казалась ему неописуемо красивой.
— А ты смотрела кино «Василиса Прекрасная»? — спросил он.
— Да, как раз перед войной, а потом уже и в кино ни разу не была…
— И когда немцев прогнали, не была?
— Нет, — покачала головой Иришка, закрывая лицо букетом.
— Давай пойдем завтра.
— Завтра? — задумалась она. — Завтра не знаю…
— А когда?
— Как приду в порт — скажу.
Она вдруг заспешила.
— Мне пора.
Саша проводил ее до Красной площади.
— Теперь я сама, иди, — попросила Иришка. Улыбнулась беспокойно и почти побежала по Константиновской.
Будни
Когда затопляли в порту суда, никто не заботился об оставшемся в каютах пароходном скарбе. Не до него было. В салоне и каютах остались настольные лампы, ковровые дорожки, матрацы и множество разных вещей, которые были так необходимы людям в мирном быту и стали вдруг совсем ненужными во время войны. Но сейчас водники снова нуждались во всем этом. Пароход уходил в мирное плаванье.
Все вещи, ржавые и полусгнившие, сносились в боцманскую каюту, уже очищенную от грязи, с выдраенным добела полом. Кто-то принес из салона тумбочку с ржаным висячим замком. Едва поставили ее, как проломился полусгнивший фанерный бок и на пол из дыры посыпались костяшки домино, шашечные кругляшки, шахматные фигуры. Боцман аккуратно разложил все перед своей каютой на куске брезента — сушил на весеннем ветерке. Поглядывая по сторонам, Божко записывал в блокнот, подсчитывал, над чем-то раздумывал. Кожа у него на лбу собрана в гармошку, в глазах постоянная хитринка.
Мимо прошли Саша и Василь, неся на плечах по тяжелому, напитанному водой ватному матрацу.
— Клади здесь, — говорит Божко ребятам. — Тут ветра больше.
Характер у боцмана хозяйский. Это он надумал высушивать полуистлевшие матрацы. Ведь весна. Ни сена, ни травы еще нет. Новые матрасные чехлы набивать нечем. Просушили один на котле, решили, что и остальные еще послужат, хотя и бугристы от свалявшейся ваты, и попахивают тиной.
— Все? — спросил Божко.
— Есть еще один, — сказал Василь и пошел за матрацем.
Саша посмотрел на расставленные у боцманской каюты фигурки, машинально пересчитал их.
— Здесь целых три партии.
— Играешь? — спросил Божко.
— Играю.
— А я предпочитаю «козла» забивать. И в шашки можно. Враз в угол загоню. До войны как-то плыл с отцом на «Богдане Хмельницком», один спортсмен-машинист попался мне. И злился, и ругался, а выиграть не мог. — Божко рассмеялся, хитро кося глазами.
— Ваш отец служил на «Богдане Хмельницком»? — спросил Саша.
Валерий помолчал, вздохнул и тихо произнес:
— Нет. И отец мой и дед были старшими бакенщиками…
— И вы им, наверное, часто помогали?
— Бывало…
— И многих речников знали?
— Многих.
— А на военных кораблях знали кого-нибудь? — спросил Саша.
— Знал, а как же, кое-кого знал…
— Василия Алексеевича Стрельченко не помните?
— Матроса?
— Нет, механика. На мониторе.
— Что-то не припомню. Он кто тебе, родня или так, знакомый?
— Знакомый, — сказал Саша.
— Спроси у Любина, тот наверняка знает.
Саша промолчал. У Любина он уже спрашивал. Тот слыхал о механике Стрельченко, но знаком с ним не был. Механик Чубарь немного знал отца Иришки, однако о его судьбе во время войны ничего сказать не мог. Другие же, у кого спрашивал Саша, вообще о Стрельченко слышали впервые. Оставалось спросить еще капитана. Но он был все время занят, и по работе на судне Саша с ним не встречался, даже не находилось повода, чтобы подойти к нему и спросить. Кроме того, когда Саша спросил у Любина, не знает ли капитан Стрельченко, тот ответил, что вряд ли, потому что капитан Келих постоянно ходил в дальние рейсы, в Киеве бывал редко, только зимой.
— Кто свободен, ко мне! — крикнул механик, высовываясь из люка машинного отделения.
— Иду, Леонид Маркелович! — поднял руку Саша.
Шел к люку и думал о том, что в рабочее время выбрать свободную минуту трудно, но все же надо как-то забежать на пароход «Крупская», может, там есть люди, которые знают об Иришкином отце.