Огромный кобель, припадая к земле, стремглав пронесся мимо, опередил Бурлачиху и, яростно лая, загородил ей дорогу. Бурлачиха начала крутить мордой, пытаясь обежать его, но Полкан всюду успевал и хватал ее чуть не за губы.
— Молодец, Полкан! — подбежал я и изо всей силы вытянул Бурлачиху плетью.
Вся прыть сразу с нее слетела. Глаза стали сонные, она нехотя повернула обратно.
— Я тебе дам бегать! Я тебя отучу! — и еще несколько раз хлестнул ее кнутом.
Ленивой рысцой побежала она в стадо.
Трава на степи была невысокая. Только пырей рос густыми кучами. Постояв и отдохнув, коровы стали щипать молодую траву.
Мы рады, что мужикам удалось заарендовать степь. Я иду стороной вдоль яровых, стадо движется тихо. Дядя Федор с Полканом впереди. Меня клонит ко сну. Так и хочется прилечь в борозду или в дорожную колею. Хоть бы на миг… ну, просто полежать. Нет, знаю, что сразу засну. Опираюсь подбородком на дубинку, широко открываю глаза, считаю вслух до сотни, но глаза помимо воли смыкаются. Чуть не падая, кричу:
— Куд–да?
Начинает пригревать солнце. В небе поют сразу несколько жаворонков. Я ищу их и не могу найти. Поют монотонно, как сверчки. Чувство тоски и одиночества вновь охватывает меня. Будто заброшен я куда‑то далеко от родных, от товарищей.
В сумке у меня несколько книжек. Там же заданные учителем уроки.
Только один урок не удается делать — правописание. Писать негде. Но учитель не настаивает.
Уроки по чтению учу, задачи решаю, когда коровы лежат. Но к экзамену я обещал выучить стихотворение Пушкина. И у меня, кроме учебников, тетрадей, вместе с хлебом лежит в сумке книга стихов. Многие из них я знаю, мы их учили в школе, но мне неинтересно их читать на экзамене. Я отыскал такое, которое никто из учеников не знал. Я уже твердил его. Выкрикивал, когда гнал стадо по прогону, орал во весь голос, когда стадо ревело. Будь, что будет, а экзамен я сдам.
Вот и сейчас я вынул стихи Пушкина и начал читать нараспев. Двухгодовалая телка, первый год пущенная в коровье стадо, перестала есть, подняла на меня морду. Она посмотрела так удивленно, что я расхохотался. Тогда она совсем осмелела. Лизнув бок, подошла ко мне, шага за два остановилась и стала слушать, крутя головой с небольшими прямыми рогами. Потянувшись, высунула шершавый язык с явным намерением лизнуть страницу.
— Эй, пошла‑ка ты!
Я спрятал книгу.
На овес лукаво уставились две коровы.
— Что, хочется овсеца? Ну‑ка, отсюда!
Коровы посмотрели на меня, тяжело вздохнули и ушли. Только бык Агай, эта громадина, косо повел в мою сторону кровавым глазом, сердито фыркнул и подошел к корове. Что‑то тихо ей промычал, она в ответ закачала головой и тревожно принялась хлестать себя хвостом.
Три раза подряд хлопнул старик. Это — условный сигнал. Я оглянулся. Старик махал дубинкой. Значит, вора завернуть стадо на водопой. Теперь мне идти не сзади, а передом. И те коровы, что шли сзади, тоже очутились впереди. Попадья, которая оказалась позади всех, что ей непривычно, быстро нырнула в стадо. Вот она уже пошла серединой, расталкивая коров, а вот уже и выбралась вперед. Следом за ней, не отставая, семенила Бурлачиха. Я посмотрел на нее, погрозил плетью. Баловница отвернулась, сделала вид, будто ничего особенного и не произошло.
Стадо выровнялось, коровы заняли свои привычные, — как они ходили из года в год, — места, и мы с этой рогатой армией тихо спускаемся к ложбине. Я чувствую себя полководцем, не меньше Суворова. Стараюсь сдерживать напор, приучаю к грозному своему окрику. Дело не в дело — хлопаю плетью, свищу. Книга Пушкина у меня за пазухой пиджака, а пиджак туго подвязан веревкой. Стихотворение, наполовину заученное, звучит в ушах.
С возвышенности далеко видны поля. Много земли. Вон грань. Она отделяет барскую землю от нашей. Она отрезала от села луга, лес, родники и самую хорошую землю. Узким клином сходится барская земля со второй барской гранью. Вторая захватывает эту степь, лес и опять землю, но уже отрезанную не от нас, а от соседнего села.
Кое‑кто еще сеет. Только на барской земле никого. Уполномоченные все еще не приехали из города. Опять три раза хлопает дядя Федор. Он машет, чтобы я не сдерживал коров. Отхожу в сторонку, коровы, почуяв волю, рысью бегут к воде.
Вода чистая, холодноватая. Напившись, стадо полегло. Мы расположились на старом пастушьем месте, где еще с прошлого года остался пепел и обгорелые сошки.
У нас свежий хлеб, по яйцу и несколько вареных картофелин. Закусив, принимаемся собирать чуть подсохший прошлогодний помет, рвать сухую траву, стебли татарника. И вот уже на старом пепелище появляется синий веселый дымок.