— Заступники сыскались! Коршун коршуну глаз клевать не будет. Одни грабят по большому кушу, — он посмотрел на меня, — другие поменьше. Дай срок, ни одной овцы на дворах не будет. Их вон сколько, анвалидов. На каждого по свинье — стада и нет! Сла–а-або–ода, то–ва–ри–щши… А раз слабо–ода, вору–уй. Комитет дозволяет…
— Молча–ать! — заревел на него Филя, явившийся как раз во–время. — Ты что, гадина, поганый рот тут раскрыл, а? Кто тебя позвал?
— Граби–ители! — побелел Николай и отошел от долговязого Фили.
— Кто грабители? — пошел за ним Филя.
— Большевики! Землю отняли. Гольтепа!
Совершенно неожиданно к Гагаре подбежал Ванькин отец, Карп.
— Ты что, рыжий бык, разревелся? Разь тебе место на этом стойле? Иди в свой поганый хлев и мычи там! А то вот… — и он плюнул в кулак.
Гагара с искаженным лицом так толкнул Карпа, что тот кубарем свалился под ноги толпе.
Быстро, по–молодому, вскочил Ванькин отец, развернулся и ударил Николая.
Они схватили друг друга. Воры с испугом смотрели на драку пастуха с богачом. Оба здоровы! Несколько раз сшибали они один другого с ног, катались по снегу, по мерзлым комьям земли. Наконец Николай осилил пастуха, подмял его под себя.
Вдруг, быстро размахнувшись и еще быстрее проговорив: «Господи, благослови», тяжелым кулаком ударил Гагару мой отец. Гагара рухнул на дорогу.
Все от восторга закричали: первый раз в жизни увидел народ, что такой набожный и тихий человек ввязался в драку. Да еще с кем! С Гагарой!
А Ванькин отец уже поднялся, подбежал к Николаю, сел на него верхом, схватил мерзлый комок земли и начал совать ему в рот.
— Н–на! Н–на! Подавись землей! Н–на, сволочь, хапуга!
— Еще, еще! — подстрекали Карпа.
— Иван, — кричали моему отцу, — и ты свою долю ему в хапало! Сожре–ет…
Гагара сбросил с себя Карпа, вскочил, выплюнул землю и побежал не оглядываясь. Он бежал и все отплевывался, а вслед ему неслись крики, свист, звон, и заслоны, и ведра.
Толпа забыла о ворах. И тогда мы предложили запереть воров в церковную сторожку, вызвать из волости милиционера, а там — дело суда…
34
Чуть свет в избу, запыхавшись, вбежала Мавра и отчаянным голосом завопила:
— Ку–уму–ушка–а, что я слыхала‑то, что слыхаала! Бают, в городе‑то, слышь, всех большевиков… что съехались… в острог упрятали!
Меня словно кто с кровати сбросил.
— Врешь?
— Света не видать! Кум Давыд, — он тоже мне кум, — только–только приехал из городу, он…
Не дослушав, я побежал к Давыду. Верно! Уже два дня, как посадили их. От Давыда — к Филе.
— И комиссар и земская управа арестовали конференцию большевиков.
На четырех подводах, захватив винтовки и гранаты, мы понеслись в город. Будь что будет, а тюрьму разобьем, выручим своих.
Село за селом, деревня за деревней, к ночи быть в городе. План очень прост: нагрянуть, схватить начальника тюрьмы, — пусть открывает тюрьму или душа вон. Не удастся, — гранату в земскую управу, гранату — в ворота тюрьмы.
В больших селах мы не останавливались. Слышали, что где‑то рыщут карательные отряды, поодиночке хватают большевиков, отправляют в город.
Небольшая деревня Субботинка. В ней дворов семь — десять. Рядом в саду — имение графа Шереметева. На берегу реки винокуренный завод. Тут, в имении, мы и решили подкормить лошадей. Но что это? На пригорке показались верховые. У матроса Романа бинокль.
— Дай‑ка посмотрю, — попросил я.
Вот они совсем близко. Кажется, они тоже видят нас.
— Кто? — спросил Филя.
— По нашу душу, друг. Отряд.
Верховых человек десять. У нас тоже не меньше, но нет смысла встречаться с ними. Мы въехали в име–ние. А в деревне среди улицы — толпа. Там возле какого‑то чана стоит народ, кто‑то с ружьями, женщины пляшут.
— Филипп, пойдем посмотрим. Ребята, лошадей отправьте домой, а сами спрячьтесь здесь. Мы пешком доберемся.
Деревенские, увидев нас с Филей, начали махать нам, а некоторые побежали навстречу, схватили под руки и чуть не силком потащили. Подвели нас к чану. Два солдата с ружьями сделали нам «на караул!». Что за чертовщина! Третий, здоровенный, рябой, тут же опустил в чан ковш и несет нам. Подает Филе, строго приказывает:
— Пей!
— Что это?
— Шпирт.
— Вот хорошо. Закуска есть?
— Хлеб и студень.
Филя выпил, дал мне.
— В честь чего же? — спросил Филя.
— Престол Казанской, — ответил виночерпий, — всех угощаем.
— Всех ли?
— По приказу народа.