— Хороший приказ. Вон к вам в деревню едут солдаты. Их тоже угостите?
— Беспременно, — ответил виночерпий.
— А вдруг это каратели?
Солдаты насторожились. Виночерпий заорал:
— Народ! Кличьте всех!
Медленно въезжал отряд в деревню. Впереди, в глубоких санках, кто‑то в тулупе. Народ пошел навстречу, окружил верховых. За санками на хороших лошадях двое: воинский и начальник милиции. Куда они едут? Не в наше ли село для расследования убийства Климова? Хорошо, что ни меня, ни Филиппа они в лицо не знают.
Когда санки поровнялись с чаном, два солдата с винтовками преградили им дорогу.
— Что такое? — откинул воротник тулупа ехавший в санях.
Это был уездный комиссар Временного правительства, он же уполномоченный по выборам в Учредительное собрание, помещик Герман Шторх. Тщедушный, с голубыми глазами немец. Увидев народ и чан, он заинтересовался.
— Подойдите сюда, — строго прищурив глаза, позвал он солдата с ковшом. — Это что у вас? — указал на чан.
— Шпирт, господин комиссар, — быстро ответил Еиночерпий.
— Ах, спирт!
И комиссар приподнялся. Мужики и бабы охотно помогли ему выбраться из санок. С трудом передвигаясь в тяжелом тулупе, он подошел к чану.
— Тэ–эк, — протянул он. — С чьего завода?
— Графа Шереметева, господин комиссар.
— Тэ–эк, — и глянул в чан. — Чистый?
— Сырр–рец! — твердо ответил солдат и, зачерпнув из чана, подал комиссару ковш. — Пей!
— Вы с ума сошли? — отшатнулся комиссар. — М ы едем бороться против этого.
— Бороться надо, господин комиссар. Пей!
— Нет! — отмахнулся Шторх и отошел.
Солдат в нерешительности оглянулся. Вон какое дело‑то! Это не простой мужик. Все же решился:
— До трех раз прошу, господин комиссар!
Подошел начальник милиции.
— У вас что, праздник?
— Пятый день престол Казанской, ваше благородие.
— Благородия отменены, гражданин. А комиссар, верно, не пьет. За него я.
— Слушаюсь, — обрадовался солдат и поднес ковш начальнику милиции, — до дна!
— Такую посудину? — удивился он.
Солдат строго посмотрел на мужиков. Они насторожились и уставились на начальника милиции. Тот взял кусок густо посоленного хлеба, глубоко вздохнул.
— С праздником, граждане.
— На здоровье, — ответили ему.
Мужики молча следили за тем, как пьет началь–ник. А когда он показал им пустой ковш, захлопали в ладоши, крикнули «ура».
Покраснев от натуги, начальник еле перевел дух и начал закусывать.
Теперь внимание всех обратилось на воинского. Тот решительно отказался. Бабы и мужики обступили его, принялись уговаривать, упрекать, даже грозить.
— Эй, Максимыч! — крикнул ему начальник милиции, — пей! Все равно — ни нам, ни вам!
— Правильно, — подхватили мужики.
— Но у меня команда, — сослался воинский.
— Ничего…
Отряд верховых солдат стоял возле мазанки. Около отряда ребятишки, бабы, девки. Лошади били копытами мерзлую землю. Солдаты тоже порядком промерзли.
— Есть у вас большевики? — выпив полковшика, спросил воинский.
Пьяный мужик, оглянувшись, удивленно воскликнул:
— Да вся деревня, мать родная, большаки!
— То есть, как вся деревня?
Другой его поддержал:
— Наша деревня дружная. Ср–разу и… и… нет графа.
Я подошел к виночерпию, кивнул на отряд.
— Надо бы тех угостить. Продрогли.
— Бабы, — заорал солдат, — ведро!
Бабы принесли не одно, а два. Солдат налил в них десять страшных ковшей.
— Даша, Катя, угощайте служивых.
Бабы понесли спирт. Воинский посмотрел им вслед, хотел что‑то сказать, но… махнул рукой.
— Максимыч, вперегонки!.. Промнем лошадок! — предложил ему начальник милиции.
— Про–ромять… да–а. — согласился воинский.
Они стегнули лошадей и умчались. Солдат снова вспомнил про комиссара, который остался один.
— Ваша очередь, господин комиссар, — поднес он к нему ковш.
— Отстать! — притопнул Шторх.
Солдат опять стоял с ковшом спирта, не зная, что делать. Герман Шторх отвернулся и смотрел на свой отряд. Солдаты кружками черпали спирт. Возле них чуть не вся деревня. Играла гармоника, плясали, пели.
У Шторха испуганное лицо. Он только сейчас понял, что теперь и защиты искать ему не у кого.
— Что с ним делать? — обратился солдат к мужикам. — Не пьет!
Запьяневший старик приблизился к комиссару, потрогал его тулуп и невесть с чего спросил:
— А как оно, господин хороший, это… учре–учре…
— …дительное, — подсказали ему.
— Оно, — улыбнулся мужик. — Теперь вроде выбрато?
— Избрано, — брезгливо ответил комиссар.
— А с землицей… как?
— Воля Учредительного собрания.
— Ишь ты воля–а. А мы, дураки–мужики, думаем, как бы оно малость не запоздало… Ма–а-алость, — вдруг ехидно и певуче протянул мужик, подмигнув. — Чу–уть, чуть!.. Одну то есть к–крошку!
— Значит, отказная? — сердито спросил солдат. — Брезгаете народом? Русску богоро–одицу не чти–ите?! — вдруг завопил он чуть не со слезой. — Мужики, что делать?
— Заставить! — раздалось вокруг.
Комиссар побледнел. Тут я вступился:
— Почему ковш? Хватит чайной чашки.
Три мужика решительно направились к Герману Шторху. Он бросился от них в сторону, но его схватили за тулуп. Один протянул ему ковш. Комиссар помертвел.
— Это шутка или?..
— Аким, держи, заставим, — подошел солдат.
— Я–а-а… вас под су–уд! — диким голосом завопил комиссар.
— Ишь, чего–о. Всем Казанска — мать, а немцу вроде мачеха? Нашей простотой помыкает. Пе–ей! — приказал солдат.
Комиссар молча принял ковш.
— До дна! — сказали мужики. — Духу набери.
Комиссар начал пить. Пил долго и мучительно. Вдруг качнулся, ковш выпал из рук, и он, как сноп, повалился. Мужики тут же подняли его.
— С–слабова–ат. Видимо, в самом деле непьющий, — проговорил солдат, укладывая комиссара в сани.